РЫБИНСКИЕ АРХЕОЛОГИ: ВЛАСТЬ ДОСТОЙНЫХ

Девятичасовая «зорька» стремительно пропыхтела мимо, оставив мою лихорадочную жестикуляцию без внимания. На Ломоносовском спуске она больше не останавливается. Слишком высокий уровень воды, судну не причалить. Но тогда, отчаянно размахивая руками, я этого не знала. Поняв, что мои ужимки и прыжки лишь веселят более осведомленных пассажиров, вспомнив что-то про собаку и крюк, с поджатой губой я побрела на автобус. В поселке ГЭС из пяти опрошенных четкого маршрута к археологической экспедиции подсказать не смог никто. Спасительным ориентиром оказалась сторожевая башня. Протопать неблизкую дорогу под палящим солнцем помогла мысль о полынье и крещенских морозах. В тенистой прохладе лагеря над ведром дымящего супа колдовали девчонки. «Ну, студенты, понятно, практика в обязательном порядке, но кто же осознанно предпочитает комфорт лопате?» — с такими мыслями я приступила к поиску этих странных людей.

Шеф, в миру — Александр Рыкунов, в панаме плантатора бодро отдавал распоряжения. По обыкновению улыбчивый, он поинтересовался, с кем бы я хотела пообщаться, и, указав на работающего в шурфе человека, сказал:

— Вот с Хаимычем можешь поговорить, у него рот вообще не закрывается.

— Может я позже, работает ведь человек… — неуверенно тяну.

— Действительно, пусть еще поработает, — посмотрев на солнце, согласился Александр Николаевич и проводил меня под деревянный навес, где спиной к нам сидел седовласый мужчина.

— Сейчас Юрий Борисович будет ругаться, ну ничего, ты иди, – сделав приглашающий жест рукой, прошептал мне на ухо Шеф и тут же, приосанившись, нарочито громко добавил:

— Юрий Борисович, к тебе гости!

Договаривал фразу руководитель экспедиции, озорно подмигивая, и уже на приличном расстоянии от грозного Юрия Борисовича.

Урок исторической лепки

Чувствуя себя на пороге клетки с тигром, собравшись с духом, подошла к столу. Юрий Борисович Цетлин, доктор исторических наук, старший научный сотрудник РАН, признанный специалист по керамике неспешно поднял голову и поздоровался.

— Вы не любите журналистов? – спрашиваю, пытаясь прогнать волнение.

— Я не люблю попусту раскрывать рот.

— А что вы делаете? – спрашиваю, глядя, как он и студентки лепят что-то из глины. На первый взгляд, это что-то похоже на большую катушку для ниток.

— Мы лепим сосудики, – не отрываясь от комка глины, лаконично поясняет ученый.

— А зачем?

— Чтобы узнать, как это делается, – Цетлин предельно краток, что заставляет меня паниковать в преддверии сложной натянутой беседы.

— Насколько это кропотливая работа? – понимаю, что спрашиваю ерунду, и ощущение, что слова придется «тащить клещами», усиливается.

— Лучше всего попробовать самой. Так что выключайте эту вашу штуку, — Юрий Борисович показывает на диктофон, – и садитесь с нами.

«Штуку» я выключать не стала, но кусок глины взяла. Под чутким руководством студентки Лены, я безуспешно пыталась воспроизвести старинный сосуд самой простой формы. С реки дул ветер, мы сидели под тенью деревянного навеса, и беседа потекла.

Юрий Цетлин с глиной уже 40 лет. Свои опыт и знания он накапливал в поездках по всей стране от одного гончара к другому, собирая этнографию, узнавая методы создания керамических изделий. Исследовал не только российские просторы. Много лет провел на Ближнем Востоке, работал на раскопках в Сирии. Казалось бы, где — Сирия, а где — Рыбинск! Но вот уже которое лето подряд авторитетный специалист проводит месяц на Усть-Шексне.

— Мы очень давно знакомы с Александром и Ириной Рыкуновыми. Они пригласили меня и любезно позволили проводить экспериментальные работы. Я создаю учебные материалы, с помощью которых стажеры могут увидеть те или иные технологии, и в дальнейшем применить их уже при работе с археологической керамикой.

— А чем еще занимаетесь здесь?

— Купаюсь. – Юрий Борисович улыбнулся. У него замечательная улыбка.

Учебные материалы получаются у ученого ловко. Пока мой сосуд с одной стороны напоминает пепельницу, а с другой ночную вазу, его руки, используя разные приемы лепки, неспешно создают глиняные формы. Потом их обожгут в печи и расколют на части. Именно осколки рыбинской керамики будут под микроскопом разглядывать столичные аспиранты и младшие научные сотрудники и ломать головы, какой же метод использовал Юрий Цетлин в этот раз. Возможно, кому-то попадется часть того сосуда, который он делал во время нашего разговора.

…Время текло незаметно, Цетлин рассказывал о Сирии, об экспедициях, об истории, студентка Лена делала свой культовый сосуд и одновременно мой, отчаянно не желавший становиться сосудом, а дочь Рыкуновых Даша подкармливала всех вишней с руки. Спокойствие прервало появление еще одного персонажа.

— Это Хаимович. Он сейчас все расскажет. Только его не переслушать, – предупредил образовавшийся из ниоткуда Шеф и вновь растворился.

Археологический памятник

Дмитрий Хаимович Морозов появился в Рыбинской экспедиции три года назад. Этот большой шутник и заводила занимается наукой, которая к археологии не имеет никакого отношения. Дмитрий Морозов – физик-теоретик, возглавляет в Москве лабораторию теории турбулентности плазмы при РНЦ «Курчатовский институт». «Еще не легче, один — из Сирии проездом, другой — физик с невоспроизводимым вслух местом работы», — нервно подумала я.

— Дмитрий Хаимович, какое отношение вы, физик, имеете к археологии, и какой турбулентностью вас сюда занесло?

— Вообще, меня купил Рыкунов несколько лет назад, вот до сих пор и работаю на него. Сманили меня, сказав, что здесь — последняя романтическая экспедиция. А если серьезно, в археологию я попал благодаря дочери. В 14 лет она прочитала книгу об археологах, хотя там больше о любви, но не суть, и заявила мне, что хочет посвятить себя этой профессии. Переубеждать я не стал, решил показать, что это такое. Попросил знакомых, и нас взяли в экспедицию. В итоге дочь стала художницей, а я влип. И теперь каждое лето работаю «лопатой».

— Но лето – это отдых, а вы выбираете тяжелый физический труд…

— Ну, какой же это труд! Это отдых, общение. У нас тут доктора, кандидаты наук, поэтому, когда работаешь в раскопе, разговоры порой завязываются до безобразия умные, аж противно становится.

Еще он мастер по дайвингу, член Союза писателей, поэт. Как столь разноплановые увлечения умещаются в одном человеке, понять сложно. Но он именно такой. Сидит напротив и, пережидая мой смех на очередную шутку, рассказывает о распорядке дня в экспедиции:

— Ровно в 7 утра раздается звук рынды и голос нашего Саши Горева: «Эк-спе-ди-ция!!! Подъем!!!». Вот в эти минуты человека, которого я очень люблю все оставшиеся время суток, я просто ненавижу. Потом мы идем на реку, умываемся, завтракаем. В 8 утра опять бьет рында. Это уже Шеф зовет в раскоп. И – до шести вечера работаем. Потом беседы, общение, споры. До драк не доходит, несмотря на разность взглядов. Политику не обсуждаем, неинтересно. Все больше о жизни, науке. Ближе к вечеру — гитары, песни, в 11 отбой. Кто хочет – гуляет, я же человек старый, немощный, больной, поэтому иду спать.

Про «старого и больного» не верю, и он приводит «убедительнейший» пример. В молодости Дмитрий Морозов приседал со штангой весом 160 килограммов, сейчас справляется ТОЛЬКО с 50. Нужно учесть, что ему 68 лет. Дмитрий Хаимович родился за две недели до войны…

— Вы знаете, сегодня на раскопе было вынесено постановление, что меня нужно охранять, как археологический памятник, настолько я старый. Тем более, внутри меня есть цветной металл, – демонстрирует внушительный шрам на бедре, поясняя, — титановый сустав. Это я на другой археологии уже заработал, на подводной. Застудил ногу, пришлось сустав менять. Теперь он радостно позвякивает, когда я прохожу через металлоискатель. Так что я по всем показателям представляю археологическую ценность.

Человек-реликвия почитал свои стихи, и шепнул, что считает Александра Рыкунова чудом. Чудо, в свою очередь, я застала за тарелкой дымящего харчо. На вопрос — доволен ли Шеф составом экспедиции, ответил утвердительно:

— Более чем. Народ отличный, профессионалы. Взять хотя бы Александра Горева. Он сейчас один из самых ценных наших участников, если не самый ценный.

Чудо Александра Горева

Александр Горев сидел в тени с дочкой на коленях. Девочка явно не была настроена делиться со мной его вниманием. Оказалось, причины объективны: ребенок скучает, так как летом папа «вне зоны доступа». Слесарь КИПиА ежегодно берет двухмесячный отпуск и посвящает себя любимому увлечению – археологии.

— Я лет с 12-ти хотел стать историком, но к выпускному классу понял, что зарабатывать буду другим делом. Археологию оставил как хобби. Много читал, интересовался экспедициями. И в 1995 году узнал, что и у нас в Рыбинске ведут раскопки. Пришел в музей и буквально потребовал, чтобы мне рассказали, кто, что и где.

С тех пор одного месяца с лопатой Александру не достаточно. После завершения рыбинской экспедиции он едет на раскопки в Иваново. Любовь к археологии у Горева взаимна. Не иначе как чудом можно назвать его редкую находку, обнаруженную весьма любопытным способом.

— Мы копали шурф, и вдруг я натыкаюсь на половину фатьяновского топора. Он был удивительной формы, – видно, что воспоминания доставляют Александру истинную радость, – а спустя два дня я же нахожу его вторую половину. В метре от предыдущей части. Были сомнения, один ли это предмет, но когда сложили, проверили – точно один. Сейчас он в музее, можно посмотреть.

Находку одним человеком двух частей на расстоянии и с временным перерывом вряд ли можно назвать совпадением. Слишком нереально, почти сказочно. Но это чудо с Александром Горевым произошло.

Философия раскопа

— Все, что я узнаю здесь, очень помогает в моей работе, – говорит Елена Пискунова. Учитель истории из Иванова в составе экспедиции уже девять лет. – На территории нашей области работает Верхневолжская экспедиция. Но там мы копаем Каменный век, здесь Средневековье, и оно мне интересно. Кроме того, там торфяник, хотя здесь сегодня тоже жарко.

Лена устало улыбается. Полчаса назад она, Ирина Рыкунова и сотрудник рыбинского музея-заповедника Лариса Барабанова вернулись с другого раскопа, где работали под палящим солнцем. Думаю: ради чего такие страдания? И тут же получаю ответ Елены Витальевны:

— Важен процесс. Ты своими руками делаешь историю. Вот я привожу сюда детей, они что-то находят, а спустя некоторое время эти предметы уже в музее. И они видят их, понимают, что сделали свой вклад в историю.

Елену зовут купаться, и я обращаюсь к человеку в бандане и странном жилете со множеством карманов. Думаю: наверное, гонщик или спецназовец. Оказалось ни то, ни другое. Александр Цветков — кандидат философских наук. На вопрос, зачем он приезжает сюда, слышу:

— Наверное, потому что я здесь нужен. Это очень важно — быть нужным. Приятно не только копать, но и радовать: приготовить что-нибудь вкусненькое, чтобы тебя потом похвалили. Но главное – это, конечно, люди. Здесь такая гремучая смесь! Если Юрий Борисович начинает дискутировать с Дмитрием Хаимовичем, нужно брать блокнот и записывать. Иногда совершенно комичные ситуации случаются. Все настолько умные, что когда размечаем раскоп, четыре палки полдня не можем вбить.

Кухню он вспомнил не случайно. На самом деле, гурманам в экспедиции не место. Рацион не назовешь разнообразным: макароны с тушенкой, рис с тушенкой, греча с тушенкой, картофель – уже деликатес. У археологов даже свой сленг есть.

— Макароны мы иногда называем залипухой. Носилки – дрыналеты, чуча — железный предмет неопределенной формы и назначения. А металлодетектор – это однорукий бандит. Потому что все копают, копают, а потом с детектором приходит Саша Горев и всё находит.

Рассказал Александр Цветков и о других проявлениях археологического фольклора. Здесь есть свои байки, тосты, песни. Частые гости раскопок – барды. Под их творчество проходят вечера у костра и общие праздники. Но, поясняет философ, романтика специфическая.

— Здесь железная трудовая дисциплина, и к ней нужно быть готовым. Те, кто приезжают просто «потусоваться», как правило, долго не задерживаются. Вообще, экспедиция – это маленькая модель общества, со своим социумом, хозяйственными отношениями.

— А какое это общество с точки зрения управления? – спрашиваю Александра.

— У Платона есть такое понятие – тимократия, то есть власть достойных. Наверно, к нам это применимо в наибольшей степени.

— Здесь одновременно и просто, и сложно, – добавляет вернувшаяся с купания Елена. – Иногда мы принимаем решения сообща. Порой – это волевое распоряжение руководителей.

— У нас есть определенные задачи, и мы должны их выполнить. Здесь правит наука, – четко произносит Ирина Рыкунова и смотрит на часы.

Земельные плоды

Наука не заставила себя долго ждать. Рында громко звякнула, перерыв закончился. Юрий Борисович вернулся к лепке, а Александр Горев пришел на раскоп с металлоискателем. И я собственными глазами увидела «однорукого бандита» в действии. Глубина шурфа — метра два. Первый слой – 20 век, еще один – и на этой земле жили люди в екатерининские времена, черное — свидетельство татаро-монгольского ига, и в самом углу — кусок светлой земли, на которую никогда не ступала нога человека. Никогда. Сколько сил приложили археологи, снимая дерновину, убирая кирпичи, оставшиеся от прежних построек, и копая до нужного уровня! В итоге образовался своеобразный исторический срез. Вот этот срез и сканировал Александр Горев. Техника запищала в определенном месте. Расчищают землю аккуратно, в воздухе висит ожидание. Нашли! Ржавый гвоздь. Даже я почувствовала укол разочарования, что говорить о людях, которые исследуют эту территорию почти два десятилетия. На следующий сигнал «бандита» реагируют спокойнее.

— Здесь этого добра хватает, – говорит Александр Рыкунов, отбрасывая гвоздь в сторону.

— Тише, ребята, тише, – просит Александр Горев, как будто звук голоса переместит предмет, пролежавший в земле не одно столетие. – Давай, Леша, аккуратнее.

Известный краснодеревщик Алексей Кузнецов поддевает что-то ножом. Мгновение — и радостный крик заполнил раскоп.

— Это же кистень! Настоящий кистень! Посмотрите, какой большой!!!

Над таинственной находкой сгрудились и студенты, и постоянные участники экспедиции. Наконец древнее свидетельство в руках Шефа. Не скрывая радости, он говорит:

— Очень редкая находка! У нас таких мало.

Возбужденный Алексей Кузнецов торопливо объясняет мне:

— Это древнее боевое орудие. К нему привязывали кожаный ремень или веревку и, раскручивая, кидали в соперника.

— Попадет — три ведра насквозь, — поясняет Александр Рыкунов. — Я имею в виду доспехи. Пробивает запросто.

Прошу дать подержать. Железный предмет размером с крупный грецкий орех у меня в руках.

— Век 13, скорее всего, – предполагает Шеф.

Только подумать, 700 лет назад этот кистень держал в руках какой-то мужчина, ничего не подозревающий о сотовых телефонах и автомобилях, не имеющий паспорта и семейного альбома, не озабоченный проблемами экологии и перхотью. Один момент — и семь столетий вспять.

….На берегу свежий ветер играет песчинками, донося звук приближающейся «зорьки». Сижу у самой кромки воды, а руку жжет ощущение истории. Ну и пусть собака… Крюк того стоил.