Домой История Право на правду…

Право на правду…

0

Свои воспоминания о войне Н.Н. Никулин написал в 1975 году: «Мои записки не предназначались для публикации. Это лишь попытка освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний…

Война была пережита мною почти в детском возрасте, при полном отсутствии жизненного опыта, знания людей, при полном отсутствии защитных реакций или иммунитета от ударов судьбы».

Около двадцати лет рукопись лежала без движения. В эти годы Николай Николаевич тяжело болел. Друзья уговаривали согласиться на публикацию книги целиком, однако Никулин был непреклонен. Он просто боялся. И объяснял при этом, что понятие «особый отдел» до сих пор пугает людей. Он упрекал друзей в том, что они не понимают, где живут, не знают всей ужасающей мощи той организации, которая стоит на вершине власти. Единственное, на что он согласился, это на публикацию отрывков.

В петербургском журнале «Новый часовой» №4 от 1996 года участник войны Донат Константинович Жеребцов в своей статье «Мга. Жаркое лето 1943-го» дал отрывки из воспоминаний Никулина. Примерно в то же время в газете «АиФ» появилась статья самого Н.Н.Никулина «Станция Погостье. Холодная зима 42-го», также посвященная боевым действиям под Ленинградом. Вот небольшой фрагмент:

«Солдаты с фронта были тихие, замкнутые. Старались общаться только друг с другом, словно их связывала общая тайна. В один прекрасный день дивизию выстроили на плацу перед казармой, а нам приказали построиться рядом. Мы шутили, болтали, гадали, что будет. Скомандовали: «Смирно!» и привели двоих, без ремней. Потом капитан стал читать бумагу: эти двое за дезертирство были приговорены к смертной казни. И тут же, сразу, мы еще не успели ничего понять, автоматчики застрелили обоих. Просто, без церемоний… Фигурки подергались и застыли. Врач констатировал смерть. Тела закопали у края плаца, заровняв и утоптав землю. В мертвой тишине мы разошлись. Расстрелянные, как оказалось, просто ушли без разрешения в город – повидать родных. Для укрепления дисциплины устроили показательный расстрел. Все было так просто и так страшно! Именно тогда в нашем сознании произошел сдвиг: впервые нам стало понятно, что война – дело нешуточное, и что она нас тоже коснется».

«Однажды ночью я замещал телефониста у аппарата. Тогдашняя связь была примитивна, и разговоры по всем линиям слышались во всех точках. Я узнал, как разговаривает наш командующий И.И.Федюнинский с командирами дивизий: «Вашу мать! Вперед!!! Не продвинешься – расстреляю! Вашу мать! Атаковать! Вашу мать!»… Года два назад престарелый Иван Иванович, добрый дедушка, рассказывал по телевизору октябрятам о войне совсем в других тонах…».

«На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: «Взять высоту!». Полк штурмует ее неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи прописали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию… «Впер-р-ред!!!». Наконец, какой-то солдат или лейтенант, командир взвода или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: «Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьет!»… Сразу же подключаются политрук, СМЕРШ и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: «Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе». Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию, и готово: «Расстрелять перед строем!» или «Отправить в штрафную роту!», что то же самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом люди. А остальные – «Впер-р-ред, в атаку!», «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!». А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. Поди, их достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа – бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных».

«Вряд ли размышляли они об исторических перспективах и величии нашего народа… Выйдя на нейтральную полосу, вовсе не кричали: «За Родину! За Сталина!», как пишут в романах. Над передовой слышен был хриплый вой и густая матерная брань, пока пули и осколки не затыкали орущие глотки. До Сталина ли было, когда смерть рядом! Откуда же сейчас… опять возник миф, что победили только благодаря Сталину, под знаменем Сталина? У меня на этот счет нет сомнений. Те, кто победил, либо полегли на поле боя, либо спились, подавленные послевоенными тяготами. Ведь не только война, но и восстановление страны прошло за их счет. Те же из них, кто еще жив, молчат, сломленные. Остались у власти и сохранили силы другие – те, кто загонял людей в лагеря, те, кто гнал в бессмысленные кровавые атаки на войне. Они действовали именем Сталина, они и сейчас кричат об этом. Не было на передовой: «За Сталина!». Комиссары пытались вбить это в наши головы, но в атаках комиссаров не было. Все это накипь…».

{image1}

«Великий Сталин, не обремененный ни совестью, ни моралью, ни религиозными мотивами, создал столь же великую партию, развратившую всю страну и подавившую инакомыслие. Отсюда и наше отношение к людям. Однажды я случайно подслушал разговор комиссара и командира стрелкового батальона, находившегося в бою. В этом разговоре выражалась суть происходящего: «Еще денька два повоюем, добьем оставшихся и поедем в тыл на переформировку. Вот тогда-то погуляем!».

«Поразительная разница существует между передовой, где льется кровь, где страдание, где смерть, где не поднять головы под пулями и осколками, где голод и страх, непосильная работа, жара летом, мороз зимой, где и жить-то невозможно – и тылами. Здесь, в тылу, другой мир. Здесь находится начальство, здесь штабы, стоят тяжелые орудия, расположены склады, медсанбаты. Изредка сюда долетают снаряды, или сбросит бомбу самолет. Убитые и раненые тут – редкость. Не война, а курорт! Те, кто на передовой, – не жильцы. Они обречены. Спасение им – лишь ранение. Те, кто в тылу, останутся живы, если их не переведут вперед, когда иссякнут ряды наступающих.

После войны Николай Николаевич Никулин с отличием окончил исторический факультет Ленинградского Государственного университета. С 1949 года работал в Государственном Эрмитаже экскурсоводом. А с 1955 года посвятил себя изучению западноевропейского искусства. Через два года успешно окончил аспирантуру, защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата искусствоведения.

Н.Н. Никулин – один из самых близких и талантливых учеников известного ученого-эрмитажника В.Ф. Левинсона-Лессинга, с которым совместно подготовил первый научный каталог фламандских примитивов, вышедший в Брюсселе в 1965 году. Автор более 160 статей, книг, каталогов, учебников и учебных пособий. Наиболее важные среди них: «Нидерландское искусство в Эрмитаже» (очерк-путеводитель), «Нидерландское искусство XV-XVI веков в музеях СССР» (1987), «Немецкое искусство в Эрмитаже» (1987), «Золотой век нидерландской живописи» (1981), «Антон Рафаэль Менгс» (1989), «Якоб Филипп Хаккерт» (1998) и др. Его перу принадлежат многочисленные статьи в научных журналах России, Италии, Польши, Венгрии, Германии, Бельгии и Голландии.

По признанию директора Государственного Эрмитажа академика М.Б.Пиотровского, многие искусствоведы с гордостью причисляют себя к школе Н.Н.Никулина. Его ученики работают в Государственном Эрмитаже, во многих городах России и ближнего зарубежья. С 1965 года Николай Николаевич совмещал работу в музее с преподавательской деятельностью в Институте имени И.Е.Репина, где он заведовал кафедрой истории европейского искусства XV-XVIII веков, вел ряд специальных курсов: «Творчество Босха», «Творчество Брейгеля», «Нидерландская живопись XV века», занимался подготовкой аспирантов. В 1991 году был избран членом-корреспондентом Российской академии художеств.

Предыдущая статьяАпрель в законе
Следующая статьяЖемчужины на дне рукотворного моря

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
пожалуйста, введите ваше имя здесь

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.