ПОЛЖИЗНИ В СПЕЦРЕЖИМЕ

— Расскажите, как вы оказались на службе в спецподразделении?
— Первый мой опыт службы в спецподразделении был еще в армии. Я служил в Софринской бригаде особого назначения. В 1991-93 годах участвовал в военных действиях на Кавказе: в Осетинском, Чечено-ингушском конфликте. А когда вернулся домой в Ярославль, решил, что пойду работать в недавно сформировавшийся отряд милиции особого назначения. Прошел отбор, и получил должность милиционера-бойца.
— Тогда же отряды формировались почти в каждом крупном городе страны. С чем это было связано?
— Годы были непростые. Старая система рухнула, а новой законодательной базы еще не появилось. Преступность зашкаливала, шел передел территорий. Бандитские разборки, сбор дани с предпринимателей – все это было обычным делом. Так и пришло решение создать отряды ОМОН. Мы уже тогда отличались от обычных милиционеров. У нас было пусть и не самое современное, но вооружение. Анекдот о том, что милиционер носит в кобуре огурец, иногда оказывался былью. В ОМОНе такого не было.
— Первая ассоциация со службой в спецподразделениях – это командировки в горячие точки. Сколько их у вас было? Как они проходили?
— Первая командировка в качестве бойца спецподразделения была в 1994 году. Мы работали в направлении Беслан-Чечня. Тогда, в начале первой чеченской кампании, никто толком не знал, как можно использовать спецподразделения. Мы воевали наравне с внутренними войсками, участвовали в активных боевых действиях. Тогда командировки были не такие длинные, как сейчас – всего один месяц. Но и его надо было пережить. Мне помогал армейский опыт, было легче, чем тем, кто приехал на войну впервые.
— А родные как?
— Это стоит у них самих спросить. Но, думаю, и им тяжело приходилось. Тогда же ни связи не было, ни Интернета. Сейчас с этим проще – поговоришь с близкими, и легче становится.
— В такие сложные моменты не появлялось желание сменить работу?
— Признаюсь, было такое. В конце 90-х я уже семьей обзавелся, детьми, а ситуация сложная в стране была. Зарплату месяцами не платили, иногда выдавали продуктами. Было желание уйти. Но что-то останавливало. Понимание того, что должен остаться, пришло после трагедии, которая произошла в сентябре 1999 года, когда при штурме села Чабанмахи в Дагестане погибли сослуживцы – Сергей Сниткин, Александр Селезнев и Игорь Серов. Я был тогда на базе в Ярославле, а в декабре отправился в Дагестан. Ехал туда уже с осознанием того, что не уйду из отряда. Тогда же познакомился с ребятами из Рыбинского ОМОНа.
— Думали тогда, что придется стать их руководителем?
— Нет, конечно. Я тогда только закончил школу милиции и поступил в Академию труда и социальных отношений. В 2003 году получил высшее юридическое образование. Работал в Ярославском ОМОНе, и меня все устраивало. В 2009 году меня направили исполнять обязанности командира Рыбинского ОМОНа. В должности командира утвердили три года спустя.
— Не секрет, что к пришлым в коллективах относятся не всегда положительно. Как вас принял коллектив?
— Я сразу поставил условие, что в отряде остаются только те люди, которые хотят работать, другим здесь не место. Были те, кто ушли, но большинство остались. Понимаете, отряд — это особый организм, где все взаимосвязаны, и требования здесь выше. Нам всегда приходится держать марку.
— Но есть же люди, которые по-прежнему считают, что в спецподразделениях работают только те, кто способен лишь на применение грубой силы.
— Переубедить таких людей сможет лишь личный опыт. Представьте ситуацию, когда террористы захватили заложников, и от твоего профессионализма зависит, останутся ли живы и люди, и сами бойцы. Здесь не обойдешься только физической силой. Сейчас больше половины сотрудников отряда либо уже получили, либо получают высшее образование. Наверное, это о чем-то тоже говорит.
— Вы пришли в ОМОН, когда вам было 20 лет. Если сравнить тех ребят, которые шли в профессию тогда, в начале 90-х, и нынешних, кому труднее работать?
— Тем, кто сейчас приходит, куда сложнее. У них и отбор жестче, и рамки, в которых приходится работать, ограниченнее. Работа, как у сапера, – ошибаться нельзя. Сейчас больше идет работы с людьми, именно на соблюдение их интересов направлено законодательство. Но если простые граждане могут переступать черту закона, то нам это строго запрещено.
— У вас трое детей, старшему уже почти 18, хотели бы, чтобы сын пошел по стопам отца?
— Наверное, не хочу. И хотя он уже решил, что получит юридическое образование, но, скорее всего, после окончания учебы станет адвокатом. Из-за работы я почти не видел, как растут дети, и сейчас, спустя годы, понимаю, что можно было что-то сделать иначе. Работа в спецподразделении – сложный труд, ты практически себе не принадлежишь. Не знаешь, где окажешься в следующую минуту. Все это сказывается на семье. Когда я провожу собеседование при приеме на работу новых сотрудников, я стараюсь разговаривать не только с кандидатом, но с его женой или девушкой. Объясняю все сложности и особенности. Некоторые после такого разговора уходят.
— А те, кто остаются?
— Те молодцы. (Улыбается –прим. авт.). Значит, у них крепкий семейный тыл. Значит, и проблемы будут все решены. Если вдруг сотрудник находится в командировке, то его семье помогут те, кто в Рыбинске. Взаимовыручка, как бы пафосно это ни звучало –
основа ОМОНа, как на службе, так и в семейной жизни.
Ульяна ЛЕБЕДИНСКАЯ