История — точная наука. Она констатирует то, что уже произошло как трагедия и повториться может лишь в виде фарса.
История — жестокая наука. Она не терпит надувательства, и рано или поздно ответит интерпретаторам кулаком по зубам. Или дубиной под дых — орудие удара не имеет значения, последствия в любом случае станут трагическими.
История — полезная наука. Потому что именно она дает нам возможность учиться на ошибках прошлого. Но найти умника, который пользуется чужим опытом, а не набивает шишки своим, порой бывает непросто.
С другой стороны, история открывает невиданные просторы для фантазии. Ты можешь повернуть былые события так, как нравится тебе. И твое прошлое станет чистым от грязи настоящего, и гадкие пылинки средневековой инквизиции слетят с него, словно испуганные мухи с варенья. А что такого-то? Вон сколько раз переписывали учебники российской истории. Что ни новый национальный лидер, то новая история нашей многоликой страны. Впрочем, случалось и совсем уж удивительное, когда учебники для детей — этих ненасытных пожирателей знаний — писали по-новому ежегодно. И каждое поколение теперь знает свою Россию, неповторимую в своей красоте и кошмаре, уме и глупости, знаниях и дремучести.
История куражится над теми, кто не учитывает ее уроки. Она жестоко заставляет раз за разом повторять одни и те же бессмысленные действия. Вы никого в этом зеркале не узнаете?
Кто виноват?
Мы легко и просто объясняем порой самые сложные явления в обществе. Мы клеим ярлыки на понятия, руководствуясь собственным опытом, и интерпретируем события с позиции личных наблюдений. При этом мы часто киваем на историю: чего, дескать, ждать от государства, которое дольше других было погружено в крепостничество. Мы говорим: «Мы — рабы, и нам нужен царь». Или так: «Это особый путь развития России». И еще: «Во всем виноваты татаро-монголы». Высшим пилотажем объяснений сегодняшней ситуации могут стать духовные скрепы, присущие только и исключительно нам, русским.
Тем временем именно история способна помочь объяснить нам то, что сегодня происходит с нашим обществом. Более того, знание российской истории способно предупредить ошибки и уберечь от проблем. Но для начала хорошо бы точно знать истинные причины, по которым происходили те или иные события. Не констатировать факты: да, самодержавие, да, крепостничество, — а понимать, почему России так нужна была власть царя и жесткая привязка крестьян к земле.
Задайте себе вопрос: когда появилась первая мануфактура в Германии? И как вообще развивался класс буржуазии в Европе, в то время как Россия на 90 процентов жила в стиле «пейзан»? А получив ответ, вы можете задать себе еще одни вопрос: отчего так трудно идет развитие в наше время предпринимательства? И добавив чуть-чуть истории прошлого века, когда частная собственность была позорной, и только коллектив приветствовался повсеместно, вы поймете, почему до сих пор в российских буржуа тыкают пальцем: богатый, значит, ворует. А бедный — честный? Ах, ну да, кухарки правят государством…
Пейзан «а ля рюс»
Академические историки говорят, что на каждое явление есть целый ряд причин — экономических, геополитических и даже климатических. Вот, например, самодержавие и крепостничество в России — это не результат татаро-монгольского ига, исключительной духовности или особого пути. Это суровая необходимость сохранения имперского государства.
Историки утверждают: не было ничьей злой воли, что в России установилось самодержавие. Управлять такой тяжелой во всех отношениях страной можно было только при сильной централизованной власти. Сегодня мы сравниваем себя с Европой, не учитывая простой фактор — климатические различия. Наши земли неплодородны, у нас полгода лежит снег. А мы взахлеб восхищаемся качеством дорог во Франции. Но, позвольте, сколько стоит воспроизводство жизни в России и в любой европейской стране? Сравнение далеко не в нашу пользу.
Скажем, в Германии 18 века, по словам ученых, один крестьянин мог содержать до ста прусских солдат, потому что погодные условия позволяют ему работать 11 месяцев в году. В России же сельское хозяйство гораздо сложнее, полгода — предельный срок, в течение которого можно работать. Хуже плодородность, меньше урожайность. И русский крестьянин мог содержать лишь десяток солдат, не более. Отсюда необходимость привязки крестьян к земле. Иначе все, сельское хозяйство можно было бы забыть. Что, собственно и случилось в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века. Именно тогда, после реформы Косыгина, в России по сути перестало существовать крепостничество. Крестьянам выдали паспорта, и они очень быстро начали уезжать из деревень.
Тем временем крепостничество порождает определенный тип личности. Может быть, поэтому многие и сейчас мечтают о «сильной руке», которой «добрый царь» будет управлять государством.
Прессинг персоны
В 18 веке для того чтобы Россия могла считать себя сильным государством, 95 процентов населения должны были работать на земле. Слой интеллигенции был очень тонким. И вот эта интеллектуальная элита страны вдруг осознает, что — о, Боже! — у нас крепостничество! У нас самодержавие! В результате доблесть русской интеллигенции — ругаться с властью.
Конфликт власти и интеллигенции особенно ярок, когда появляется сильная личность. Она будоражит общественность, несет на себе социальную нагрузку, выполняет роль центра притяжения.
Считается, что в России роль личности гораздо выше, нежели во многих других странах. Может, потому что у нас не так налажены социальные механизмы, не так хорошо действует закон. В США, например, во главе целого штата Калифорния можно поставить актера-культуриста, и Калифорния этого не заметит. Она как жила до Шварценеггера, так живет и после него. А у нас роль отдельного человека может быть громадна. Личность может поднять дело, а может его разрушить.
Каждый новый правитель в России, будь то президент или глава города, рулит в свою сторону. Двадцать лет назад нам казалось, что мы стремимся в Европу, берем за пример европейское устройство бизнеса, догоняем уровень благосостояния и комфорта Англии, Германии, скандинавских стран. И вот новый поворот. Азия! Впрочем, именно азиатский способ воспроизводства жизни был характерен для России и ранее. А уж о близком дыхании советского прошлого в спину новой русской буржуазии говорить даже неприлично.
Об исключительной роли личности в истории Рыбинска впору писать научное исследование «Персональное влияние на социально-экономическое положение города «мечтательного» Бориса Степанова, «буйного» Евгения Сдвижкова, «сотканного из противоречий» Юрия Ласточкина».
Под влиянием персон, облеченных властью, мы привыкли робеть. Сколь бы шатки ни были ножки у трона, на котором сидит наш избранник, мы глядим на него снизу вверх. И страшные истории о коррупции и злоупотреблениях рассказываем только шепотом: вы, дескать, не представляете, какие люди здесь замешаны! А, собственно, какие? Нами же избранные и властью наделенные.
Зато когда человек власть теряет, нас прорывает справедливостью: мы готовы обличать и уличать лежачего, глядя на него сверху вниз.
Что это? Наследие крепостничества и самодержавия? Торжество иллюзии бессилия перед обстоятельствами, усиленное осознанием того, что общество и власть живут в параллельных вселенных и пересекаются разве что в той плоскости, где находятся СМИ и пропаганда?
О прагматизме власти
Почему власть нас не замечает? Почему не считается с нашими проблемами? Наверное, каждый из нас рано или поздно задает себе этот вопрос.
Власть прагматична по определению. Если она не ведет себя с долей экономического цинизма по отношению к своим подданным, она рискует потерять управление.
Если бюджеты европейских государств складываются из лояльности налогоплательщиков, то основа российского бюджета — это сырьевые доходы.
Власть не заинтересована в благосостоянии своих подданных, потому что эти подданные не определяют бюджет власти. У нас низкий подоходный налог. С одной стороны, мы считаем это социально значимым достижением. Но есть оборотная сторона медали: нас не ценят. Потому что мы не приносим существенный доход.
Прагматизм власти проявляется не только в экономике. Что, например, заставляло Екатерину Великую быть толерантной к религиям? Необходимость удержать контроль над многонациональным государством. Она надевала платочек и шла молиться в рыбинский храм. Добравшись до Казани, она выступала на арабском языке в исламской мечети. У нее даже мысли не было обратить в христианскую веру Крым. Веротерпимость Екатерины — это не признак ее «хорошести», а суровый прагматизм, необходимость удержаться на престоле.
И если в экономике и по отношению к налогоплательщикам нынешняя власть сугубо прагматична, то в выдвижении идеи исключительного православия в многонациональном государстве, видимо, больше эмоций. Хотя, с другой стороны, временное положение власти, ее сменяемость — эти признаки завоеванной демократии — могут играть роковую роль: на мой век хватит, а после меня — хоть трава не расти!
О ценностях и престиже
Так что с точки зрения истории сегодня было бы рациональным в отношениях власти и общества?
Для начала было бы неплохо осознать, что Россия — не самая богатая страна. Да, у нас много нефти и газа, но их добыча и транспортировка крайне затратны. Себестоимость нашей нефти в десятки раз выше, чем в Саудовской Аравии. Это не придает привлекательности разработкам месторождений и транспортировке природных ресурсов. А с учетом аппетитов газовых и нефтяных монополистов ведет не к уменьшению затрат, а к банальному повышению цены на «народное богатство», в первую очередь, для народа.
Конечно, осознание своей бедности — не лучший пьедестал для прыжка к благосостоянию. Но если ты опираешься на ошибочные тезисы, ты никогда не достигнешь цели. Пример — состояние сельского хозяйства. В какой-то момент мы решили, что работа на земле — выгодный бизнес. Тем временем сельское хозяйство в России дотационно. В него приходится вкладывать государственные деньги, потому что это — госбезопасность. Одно дело — не будут покупать наш газ, другое — откажутся от поставок в Россию продуктов питания.
Усилий по воспроизводству жизни в России приходится прикладывать гораздо больше, чем в благополучных странах Европы, утверждают историки. Вспомните: 95 процентов населения нашей страны в 18-19 веках занимались сельским хозяйством, в то время как Европа уже вовсю развивала промышленность.
Но преимущественная аграрность страны — не повод для отсутствия пусть и немногочисленной интеллектуальной элиты. Со времен Ивана третьего в России воспитывался престиж служения Отечеству. Екатерина Великая бережно охраняла своих немногочисленных дворян и поощряла легкую фронду. А сегодня власть, похоже, опирается пре-
имущественно на «Уралвагонзавод» как обобщенное понятие кадрового потенциала страны.
Конечно, нельзя позволять интеллектуальной элите страны уходить в подполье, надо дать ей то, что любила Екатерина, — дозволенную оппозиционность, говорят ученые, опираясь на опыт самодержавия. Но согласится ли интеллигенция с этой дозволенностью? И как можно распорядиться свободой мнений, если она задекларирована, но реализована в ограничениях?
Собственно, ограничения — это как раз и есть тот фактор, который искажает любую реальность до неузнаваемости. Особенно, когда рамки ставятся не самостоятельно, изнутри, в порядке самоцензуры, а насаждаются сверху. Вспомните, Болотная в свое время собрала десятки тысяч недовольных, среди которых большинство — представители интеллектуальной элиты. А когда в Москве сносили памятники истории, на улицы выходили единицы. В чем проблема? В изменившихся ценностях?
Скорее, в отсутствии престижа. Интеллектуалом быть не престижно. А что престижно? Дорогая машина, заработок, учеба детей за границей. К сожалению, совместить престиж высоких принципов и больших доходов гармонично не удается.
Более того, поощряются низменные желания и псевдопатриотизм. Вот, в расчете на отсутствие способности к анализу, в умы внедряется мысль — кругом враги! И американский монстр милитаризма уже стучится в окно хибрки в умирающей рыбинской деревеньке. А вот знаменитый телевизионный ведущий вещает на всю страну, призывая «жечь сердца геев». Сам он, конечно, ничьи сердца жечь не будет, потому как полжизни проводит в толерантной уютной Европе. Но через некоторое время где-нибудь в Вятке может случиться трагедия.
…Говорят, что слово материально. Еще говорят, что в обществе всего три ценности — власть, деньги и информация. В умелых руках той же Екатерины баланс ценностей власти и общества вполне устраивал все заинтересованные стороны. И не суть, какой циничный прагматизм двигал императрицей. Она не играла с огнем. Она заигрывала с подданными. А это, согласитесь, разные вещи.
