У каждого города своя история, которая аккумулируется в памяти зданий – безмолвных свидетелей его падений и взлетов, надежд и разочарований. «Рыбинская неделя» запускает серию исторических очерков, в которой камни заговорят. И первым рассказчиком станет дом соборного причта.
Зданию больше двухсот лет – оно построено в 1811-м по образцовому проекту в период глобального переосмысления городского планирования. Рыбинск получил статус города всего через два года после реформы 1775 года, согласно которой все русские города предполагалось застраивать регулярно. В 1784 году Екатерина II лично утвердила новую планировку Рыбинска. Типовые проекты с центрально-лучевым расположением улиц, сходящихся к главной площади города, Рыбинску не подходили – уж больно узким было жилое пространство между Волгой и Черемухой. Поэтому архитектор Левенгаген взял за основу питерский подход с прямоугольными кварталами вдоль Волги. Это решение имело два существенных плюса: во-первых, возможность модульного присоединения новых кварталов с ростом и развитием города, а во-вторых – шикарная панорама города при взгляде с реки или противоположного берега.
Формирование нового облика исторического центра ускорили пожары 1797, 1801 и 1811 годов. Как известно, именно после бедствий, естественным образом расчистивших пространство под новую застройку, Крестовая улица стала визитной карточкой города. Здесь апробировались многие архитектурные нововведения: первые фонари уличного освещения, ливневая канализация, асфальтовые тротуары, массивные чугунного литья навесы лавочек, трактиров и гостиниц. Но вернемся к дому соборного причта. Классический строгий фасад. Карнизы над боковыми окнами второго этажа отделаны изящными треугольными сандриками, а окна первого этажа украшают замковые камни. Центральное тройное окно раньше служило дверью на балкон, окруженный чугунной решеткой. В советское время балкон демонтировали.
Первые сорок лет жизни дома №7, построенного обычным рыбинским мещанином Андреем Пономаревым, не особенно примечательны. Все изменилось в 1851-м, когда здание приобрел настоятель Спасо-Преображенского собора Родион Путятин. Выходец из деревеньки под Рязанью получил блестящее образование и приехал в Ярославскую семинарию уже магистром богословия преподавать словесность. Профильное образование и природная одаренность помогли отшлифовать стиль устной и письменной речи. К моменту приобретения дома для соборного причта Путятина знала уже вся Россия как выдающегося проповедника, который обладал редким даром объяснить сложные философские вещи столь простым языком, что его мог понять человек, не выучившийся даже писать и читать.
Задолго до рождения Чехова Родион Путятин уяснил, что сестрой таланту доводится краткость, и потому не утруждал слушателей и читателей пространными проповедями. Впервые его «Краткие поучения» были опубликованы в 1842-м году и еще при жизни отца Родиона были переизданы 16 раз. Содержание их по преимуществу направлено на нравственное воспитание человека через призму Православия. Приоритетами Путятина были народное просвещение и помощь ближним, которым он содействовал не только словом, но и делом – активно занимался благотворительностью, не злоупотребляя средствами, получаемыми от многочисленных почитателей его таланта. Жертвовал деньги семьям солдат, погибших или раненых в ходе Крымской войны, а во время эпидемии холеры лично навещал болящих, подбадривал и причащал, помогал устроиться в больницу.
В последние годы жизни отец Родион сам много болел и отошел от дел, сосредоточившись на текстах, в которые вложил свой богатый опыт и размышления. Его похоронили за Спасо-Преображенским собором, а памятный крест легко найти и сейчас. Дом соборного причта Путятин приобрел для священников и их семей, чтобы те жили рядом с местом службы. В 1858 году рыбинский купец, потомственный почетный гражданин Алексей Мухин формально выкупил здание у Путятина и подарил Спасо-Преображенскому собору. Так личная собственность соборного протоиерея стала недвижимым имуществом собора. Естественно, и сам отец Родион квартировал здесь с момента своего переезда в Рыбинск до конца жизни. Через тридцать лет после смерти Путятина в этом же доме поселилась семья одного из священников, служивших в соборе, – Алексея Золотарева. Все пятеро его детей стали видными людьми, хотя упали яблоки от яблоньки не слишком близко.
Физико-математический факультет в Питере, ссылка обратно в Рыбинск под надзор полиции за участие в демонстрации против правительства, членство в РСДРП и отправка под Тобольск за антиправительственную пропаганду – лишь туберкулез и ходатайство отца заменили Алексею Золотареву-младшему сибирские просторы на высылку за границу. Там он отучился в Сорбонне, познакомился с Буниным и Горьким, объехал пол-Европы. В Италии Золотарев обосновался на острове Капри, где работал директором русско-итальянской библиотеки и сам много писал. В Рыбинск Алексей вернулся уже ближе к революции и после нее создал в городе архив, библиотеку, картинную галерею и научное общество, успевая параллельно преподавать в институте и редактировать газеты с журналами. Рыбинск был единственным городом страны, где в 20-е годы регулярно проходили съезды краеведов. Алексей содержал и престарелых родителей, выплачивая весомый налог за отца-священника. В 30-е его арестовали за антисоветскую деятельность. Выжить помогла личная протекция Горького, хотя ни о нормальной работе, ни о достойном существовании после возвращения из ссылки речь уже не шла. Братьям Алексея повезло еще меньше.
Старший, Сергей Золотарев, подвергся высылке за участие в революции 1905 года. До 1914-го преподавал в народном университете, но и оттуда был уволен за председательство на неодобренном властями съезде педагогов. После революции продолжил бороться за реформы в системе образования, преподавал сразу в нескольких вузах. Младший, Давид, тоже был исключен из МГУ за участие в студенческих волнениях. Как и Алексей, доучивался в Сорбонне. Вернулся в Россию и стал видным антропологом. В 1930-е оба были арестованы и сгинули в лагерях. Четвертый, Николай, как и братья, в начале XX века неоднократно арестовывался и ссылался за участие в антиправительственной деятельности, участвовал в Русско-Японской войне. После мобилизации организовал восстание гарнизона в Иркутске и избежал больших проблем только благодаря ходатайству отца и крупному залогу. Эмигрировал в Париж, где заведовал Тургеневской библиотекой. Вместе с братом Алексеем организовал Первый Римский съезд культурно-просветительных организаций. На Первую мировую войну ушел добровольцем в составе французской армии и погиб в бою в 1915-м.
Единственной дочери Золотаревых, Марии, была уготована более скромная судьба, хотя и она оказалась втянута в революцию – вышла замуж за Аркадия Сыромятникова, организатора рыбинской ячейки РСДРП. В 30-е годы Сыромятников служил в Москве в наркомате юстиции, Мария работала в Центральном историческом архиве. А начиналось на рубеже веков все тихо и мирно. Большая семья Золотаревых в 1899 году заняла все семь комнат первого этажа в доме соборного причта. Заботами матери Юлии Золотаревой там всегда царила атмосфера уюта и дружелюбия. Двери практически не закрывались, три самовара – в гостиной, на кухне и в буфете – работали без перерывов. Люди приходили сюда со своими печалями и бедами, а покидали гостеприимный дом священника умиротворенными. Потому и дети, которых основательно побросало по миру и по жизни, раз за разом возвращались в родной город.
За пару лет до семьи Золотаревых в дом соборного причта из Ярославля переехал Коля Невский, потерявший к четырем годам обоих родителей. Воспитывали Николая Александровича дед, священник Спасо-Преображенского собора Николай Соснин, а после его смерти – тетя. Мальчик рос прилежным, все классы гимназии оканчивал с отличием, с четвертого уже сам занимался репетиторством со сверстниками. Уроки шли настолько хорошо, что Коля даже накопил на фотоаппарат. Поступив по желанию тети в технологический институт в Питере, Николай уже через год перешел на языковедение – его подлинной страстью были восточные языки. По окончании курса Невского отправили в Японию на стажировку. Первая мировая война и революция надолго задержали его на Востоке и сделали полиглотом – помимо английского, французского, немецкого и латыни, Николай в совершенстве изучил 16 восточных языков и разгадал тайну тысячелетних тангутских рукописей. В Японии он сделал научную и университетскую карьеру, там же нашёл и любовь.
В 1929-м Николай Невский вернулся на родину. Жену и дочь пустили в СССР лишь в 1933 году, а еще через четыре года и Николая Невского, и его супругу Исоко арестовали в Ленинграде. Долгое время официальной версией смерти ученого был миокардит, а датой – 1945 год. Невского посмертно реабилитировали еще в 1957-м, но только после распада СССР и рассекречивания архивов НКВД его дочь Елена узнала, что и отец, и мать на самом деле были расстреляны еще в 1937-м, через месяц после ареста по липовому обвинению в шпионаже. Близким другом Николая Невского в период его отрочества и юношества был священник Александр Образцов. Он родился под Торжком за год до смерти Родиона Путятина, а в год рождения Николая Невского с отличием окончил Петербургскую духовную академию и был направлен служить в рыбинский собор. Поселили его, разумеется, в доме соборного причта, где отец Александр и сошелся с юным Колей Невским. Образцов всерьёз увлекался физикой. Свою комнату он оборудовал как настоящую лабораторию, где ставил опыты и мастерил приборы. Неудивительно, что в детстве пропадал здесь часами, мечтая изобрести вечный двигатель.
Образцов, как и Алексей Золотарев-старший, преподавал в рыбинской гимназии, много делал для развития образования в городе. Главным его детищем стала астрономическая обсерватория. В здании Земской управы отцу Александру выделили небольшую комнату, в которой он лично собрал экспонаты для земского подвижного музея наглядных пособий. Они выдавались школам во временное пользование, и именно из этого небольшого музея впоследствии вырос Рыбинский естественно-научный музей. Александр Образцов серьезно увлекался астрономией. Он потратил все свои сбережения на приобретение телескопа. После смерти священника в 1922 году обсерватория была передана Рыбинскому научному обществу, которым руководил Алексей Золотарев-младший, и просуществовала до 1930 года.
Дом соборного причта перестал быть таковым вскоре после революции и потихоньку ветшал. В 1993 году его признали памятником градостроительства и архитектуры регионального значения. Сейчас фасад привели в порядок, а памятные таблички лишь лаконично сообщают, что жили, дескать, те, да жили эти. И много еще в нашем городе зданий с такими табличками, за каждой из которых целая история, ожидающая своего читателя.
Александр Карамышев
