Тамаре Прохоровой было десять лет, когда началась война. Ещё вчера школьники младших классов беззаботно бегали во дворе, играли в прятки, а сегодня уже узнавали, как устроена зажигательная бомба, учились убирать противогаз в сумку, чтобы потом быстро его надеть. А 28 октября 1941 года теплоходом «Память Азина» вместе с моторостроительным заводом выехали в Уфу.
Ещё из событий этого года помнится встреча, которая имела продолжение. Зашла к нам домой девушка-токарь из маминой группы Анна Загребина и объявила, что прощается со всеми и идёт бросаться под поезд. Ей было чуть больше двадцати, одинока, хлеба нет, денег нет. Хозяйка, у которой она жила, украла продуктовые и хлебные карточки. «Я всё серьёзно обдумала, — говорила она маме, — и решила разом со всем покончить. Завтра на работу не выйду, скажи в бригаде». Мать кинулась в слёзы, давай уговаривать: «У нас есть карточки, хлеб разделим на всех. Что купим на базаре, с тобой поделимся, только не ходи на дорогу. Спать будешь с Тамарой на топчане».
Было очень тесно, не повернуться: как ляжем с Анной, так и лежим. Анна Ивановна, теперь её фамилия Полетаева, до сих пор жива, живёт на улице Брейтовской за Волгой. Мы узнали об этом случайно. Моя младшая сестра понесла кота к ветеринару, в очереди разговорилась с женщиной, она оказалась из Церкви Иверской Иконы Божьей матери. Там Анна Ивановна всё молится и плачет, плачет и молится. Батюшка подошёл к ней и услышал историю, как в войну ей подарили шестьдесят лет жизни. В Рыбинске найти своих спасителей Анна Ивановна не смогла. Благодаря этому эпизоду спустя десятилетия спасители и спасённая встретились. Анна Ивановна с трудом передвигается, и поэтому после службы священник всегда просит кого-нибудь из прихожан подвезти её домой после службы. Но в храм она продолжает ходить и молиться, благодарит Бога за свою жизнь.
…1944 год. Я работаю. На улице перед проходной установлена большая радиовещательная тарелка. Передают последние известия. Голос Левитана. Слушают молча. Всегда большая толпа. Входим в цех. Первая дверь – парторга Дорохина. Распахнута настежь. На стене — большая карта, парторг всё дальше на запад переставляет флажки. Они обозначают линию фронта. Везде лозунги: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами», «Родина-мать зовёт».
В сентябре открылись вечерние школы, начиная с четвёртого класса. В школе №5 немецкий нам преподавал немец Теодор Теодорович. Вёл уроки на ломаном русском: вместо «иди к доске» – «иди к тоске», вместо корзина – «корсина». Мы сначала посмеивались, потом привыкли. Он нам по поведению замечаний не делал. Был интеллигентным, всегда аккуратным, каждый день чисто выбрит, доброжелателен.
В это время рабочие ходили в ботинках на деревянной подошве. Из одежды по ордерам выдавали фуфайку, парусиновые туфли. На базаре можно было купить самошитые лосёвые тапочки, бурки и самодельные резиновые сапоги. В школе иногда давали хлеб, по одной буханке на ученика. Пайку отсутствующих приходилось таскать в мешке домой и обратно. Я была старостой класса, ребята мне помогали, но никогда ни одной буханки не пропало. В вечерней школе я проучилась с четвёртого по седьмой классы.
Из детского хора клуба «Ударник» я перешла во взрослый. С нашим хором мы выступали в госпиталях. После концерта расходились по палатам, писали письма домой от имени тяжелораненых.
Наш хор клуба «Ударник» участвовал в праздниках. Ездили в сёла по реке Белой на теплоходе «Салават Юлаев», участвовали в национальном празднике Сабантуй. Пели и на русском, и на башкирском языках.
{image1}
Об окончании войны мы узнали рано утром 9 мая от татарина, живущего напротив. В одном нижнем белье он бегал по улице и кричал: «Вставайте, вставайте все! Война кончилась!». Конечно, это был большой праздник для всех. Люди выходили на улицу, плакали и смеялись. Кругом раздавалась музыка, вечером на стене заводоуправления показывали кино о Москве. Это был момент всеобщего ликования.
…Август 1945. Ещё лежали в руинах города и сёла, а в Советском Союзе был объявлен первый слёт художественной самодеятельности. Наш хор занял первое место по Башкирии и был удостоен чести представлять республику в Москве на заключительном концерте. В этой замечательной поездке вместе с хором участвовал оркестр русских народных инструментов, драматический кружок со спектаклями «Ярмарка невест», «Девушка из Барселоны». Декорациями занимался совсем ещё молодой художник Илюша Лифшиц. Позже он много лет работал главным художником рыбинского театра драмы. Очень талантливый, трудолюбивый, лауреат премии Ленинского комсомола. Илья Урьевич впоследствии стал членом Союза художников СССР. У нас в городе, когда в начале спектакля открывался занавес, зрители стоя ему аплодировали, высоко оценивая труд театрального художника.
Но вернёмся в Москву сорок пятого. Хоры всех союзных республик съехались на первый свой слёт художественной самодеятельности. Хор Сталинграда вышел на последней репетиции весь в чёрном. Было очень мрачно, и организаторы слёта заменили чёрные платья на белые. Нашему хору дали атласные платья хора Большого театра, сменили и платки. Головы мы покрывали марлей, выкрашенной в разные цвета. Красили дома кто чем мог: свёклой, синькой, жёлтым акрихином. Целый месяц все выступали на разных сценических площадках столицы: в клубе лётчиков, в зале имени Чайковского, в других местах. Одновременно шли репетиции сводного хора в Большом театре под руководством Александра Васильевича Свешникова. Репетировали все хоры, 16 коллективов.
И вот настал долгожданный момент. Каждый представлял свою союзную республику, оделись в национальные костюмы. На сцене стояли, как на трибуне – под самый потолок. Это было мощное пение и красивое зрелище, символизирующее единство наций и утверждающее начало мирной жизни. Ждали Сталина, но пришёл только Берия. Зрители аплодировали, общую песню исполняли о Ленине, а мы своим хором привезли «Ой, туманы мои, растуманы» и «Перевоз Дуня держала».
18 августа – День авиации. Вечером на Красной площади любовались праздничным салютом. Это был первый салют и наш первый профессиональный праздник. Жили мы в общежитии МАИ, питались в их столовой, туда отдали все свои продуктовые карточки.
…Прошло 54 года. В октябре 1999 я слушала программу «Диалоги о культуре», которую ведёт на радио Людмила Борзяк. Обозреватель объявила конкурс на лучшую информацию о Большом театре, просила поделиться сведениями. Я написала о первом слёте художественной самодеятельности, о нашем выступлении, о том, что в зрительном зале яблоку негде было упасть. И всё то, что вы уже знаете. Я добавила только, что с тех пор ещё хоть один раз мечтаю побывать в Большом театре, особенно на открытии сезона. Обычно это — опера «Евгений Онегин», а заглавную партию тогда исполнял великий тенор Сергей Лемешев.
К величайшему моему удивлению, я получила письмо от Людмилы Владимировны. Оказалось, я заняла первое место в конкурсе историй про Большой театр. «Мечты сбываются, уважаемая Тамара Васильевна», — написала мне радиоведущая. Она выслала программу сезона, предложила на выбор любой спектакль, сообщила свои телефоны. Мы договорились и поехали. По специальному пропуску, который я бережно храню, нас провели в ложу бенуара №1. Место у самой сцены, над оркестровой ямой. Партер, ложи, балконы – полны, а мы вдвоём с супругом в царской ложе, где слушал нас Берия 54 года назад. Шёл творческий бенефис Тамары Синявской, мы были взволнованы и тёплым приёмом, и шикарным спектаклем.
Ещё утром от Людмилы Владимировны получили билеты в Третьяковскую галерею: как зашли туда, так и не вышли до самого начала спектакля. Забыли про обед. С утра благодаря В. В. Шпрангеру мы побывали у художника Николая Соколова, основателя Кукрыниксов и нашего земляка. Он любил, когда к нему приезжали рыбинцы. Правда, в этот раз оказался в больнице, но нас очень хорошо приняла его супруга. Мы говорили с ним по телефону минут сорок, Николай Александрович расспрашивал о Рыбинске и местных художниках.
Такой у нас был насыщенный день. Сейчас вспоминаю — как будто всё приснилось: и детское выступление в Большом театре, и царская ложа, и оперное пение Синявской.
