Эта история началась так, как она могла начаться только в России. На одном рыбинском военном заводе министерства приборостроения готовили к вывозу на свалку целую гору всякого ненужного хлама. Поверх этой «живописной» кучи лежала большая картина, украшавшая еще недавно кабинет одного из заместителей секретаря партийного комитета. Картина в простой массивной рамке, покрытой прозрачным лаком, была брошена прямо на разломанный стеллаж с торчащими гвоздями. Один из них, пройдя сквозь полотно, поблескивал на солнце своим тонким и безжалостным острием. Работники предприятия проходили мимо с озабоченными лицами. На порог завода ступила перестройка.
КАРТИНА СО СВАЛКИ, ИЛИ ЖЕРТВА КОНВЕРСИИ ВПК
Не сама картина, а скорее лицо на ней привлекло внимание только что назначенного начальника отдела кадров, в прошлом секретаря комсомольской организации А.П. И то только потому, что он буквально за день до этого видел это лицо на телевизионном экране. Да, это был он, Александр Попов, изобретатель радио! Да, это была картина, которую он не раз видел в кабинете зам. секретаря парткома Копытова. Но тогда, будучи важной идеологической составляющей и украшением кабинета начальника, она как бы и не существовала, настолько привычной и типичной для своего времени деталью была. Мало ли висело по кабинетам тогда всякой мазни реалистического толка…
А вот сегодня, когда она действительно почти уже была приговорена, приравнена к праху, к пыли, она вдруг в его глазах приобрела некую ценность, затронула в его душе некие струны, которые еще так громко и не звучали. «Это же Александр Попов! Наша гордость! Наша слава! Какой дурак додумался?…». Еще одного героя сюжета, изображенного на картине, А.П. не узнал. Это был большой военно-морской чин, сидящий на стуле и сдержанно взирающий на некий аппарат на столе, на который указывал знаменитый ученый. Потом уже записные искусствоведы и критики скажут про эту картину, что фигуры на ней замерли в театральных неестественных позах, что вся картина носит на себе печать заурядности и скорописи. Уже потом другие специалисты будут охотиться за этой картиной, вешать на нее небывалые ценники… А тогда, в тот рядовой день перестройки живописной работе неизвестного автора просто повезло. Через час «обреченная» картина стояла в кабинете, а уже к вечеру была доставлена на квартиру и убрана за диван «лицом» к стене. Как известно, время перемен не только лихое, оно еще и быстротечное…
О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ, ИЛИ НЕЖДАННАЯ ПОМОЩЬ НОБЕЛЕВСКОГО ЛАУРЕАТА
В то время в моду входил Александр Солженицын. Именно в моду, поскольку часто за внешней трескотней на тему пророческих и беспощадных его эпопей стоял обычный обывательский интерес и стремление не отстать от хода стремительно меняющегося времени. И чтение книг еще не вышло из моды. Наш герой только что закончил читать обжигающий «Архипелаг ГУЛАГ» и принялся за роман «В круге первом». Книга читалась легче и быстрее, чем «Архипелаг». А.П. пробегал взглядом страницу за страницей. Вот пошел эпизод встречи Нержина с лагерным художником: «Вдалеке, перед штабом спецтюрьмы, под купою волшебно-обеленных марфинских лип мелькала утренняя арестантская прогулка. Среди гуляющих возвышались худая прямая фигура пятидесятилетнего художника Кондрашева-Иванова».
{image1}
Вот пошли строки о самом важном и главном заказчике лагерного художника: «К основной работе шарашки он не имел никакого отношения, содержался же тут в качестве крепостного живописца: вестибюли и залы Отдела Спецтехники были просторны и требовали украшения их картинами. Менее просторны, зато более многочисленны были собственные квартиры замминистра, Фомы Гурьяновича и других близких к ним работников, и еще более настоятельной необходимостью было — украсить все эти квартиры большими, красивыми и бесплатными картинами. Правда, Кондрашев-Иванов плохо удовлетворял этим запросам: картины он писал хотя большие, хотя бесплатные, но не красивые. Полковники и генералы, приезжавшие осматривать его галерею, тщетно пытались ему втолковать, как надо рисовать, какими красками, и со вздохом брали то, что есть. Впрочем, вправленные в золоченые рамы, картины эти выигрывали». И дальше: «Нержин, миновав на всходе большой уже законченный заказ для вестибюля Отдела Спецтехники – «А.С. Попов показывает адмиралу Макарову первый радиотелеграф», вывернул…».
И тут А.П. впервые задумался над прочитанным. Картина с тем же сюжетом, о котором рассказывал писатель, стояла у него за спиной, за диваном. Такое совпадение не могло быть случайным.
Он вытащил ее на божий свет, поставил против окна, сел на стул и стал внимательно рассматривать. Никаких автографов, надписей, подписей на ней не было. Краски были положены прямо на полотно без грунтовки, в некоторых местах полотно и вовсе не было покрыто краской. А.П. задумался: мог ли этот сюжет прийти в голову еще какому-нибудь художнику? Реальным ли был сам факт деловой встречи изобретателя и адмирала?
Просмотрев горы всякой литературы, он наткнулся на книгу «О беспроволочной телеграфии», в которой наш известный радиотехник, инженер-адмирал, академик, электронщик Аксель Берг в 1902 г., бывший в то время главным командиром Кронштадтского порта, представил свой доклад управляющему Морским министерством, где, в частности говорил: «В бытность на Кронштадтском рейде итальянского крейсера «Карло Альберто» я познакомился с г. Маркони, который считается в Европе изобретателем беспроволочного телеграфа. Изобретатель беспроволочного телеграфа есть в сущности А.С. Попов, бывший преподаватель Минного офицерского класса, ибо задолго до того, как заговорили об изобретении Маркони, он в Минном классе на заседании показывал опыты беспроволочного телеграфирования».
Значит, сюжет картины не стал точным повторением жизненного эпизода, и более чем вероятно, что идея работы была уникальной.
Как же могла попасть эта работа лагерного художника на рыбинский завод приборостроения? А.П. стал наводить справки внутри предприятия и выяснил, что это произведение было подарено предприятию к какому-то юбилею министерством электростанций и электропромышленности СССР. Как понятно из романа, шарашка, на которой работал Солженицын, занималась выпуском спецтехники именно этого направления. В общем, вероятная последовательность событий выстраивалась довольно логично. Хотя сомнения, конечно, оставались.
Некоторое время А.П. посвятил тому, чтобы «пристроить» картину. Городской музей не смог ее приобрести по причине отсутствия денежных средств. Письма в адрес Солженицына, вернувшегося в страну в мае 1994 года, оставались без ответа. Мы с А.П. были знакомы еще со времен совместной работы на приборостроительном заводе. Приятельствовали, но не дружили. О том, что я журналист и увлекаюсь историей, А.П. знал. Знал он и о моем участии в деятельности общества «Мемориал», и о моем интересе к пребыванию Солженицына в Рыбинске, и о музее Нобелей. Благодаря моему личному знакомству с первой женой Солженицына Натальей Решетовской, поискам в архивах и библиотеках, удалось выяснить, что настоящая фамилия художника Кондрашева-Иванова – Ивашев-Мусатов и что он — прямой потомок декабриста Ивашева.
