15-го февраля 1989 года завершился вывод советских войск с территории Афганистана. С того дня прошел 21 год и почти 10 лет длилась эта война. Она стала для многих последней. Для кого-то, кто смог выйти из Афгана, но не смог выйти из войны, — начальным звеном в цепи военных конфликтов, не прекращающихся по сей день… Отсутствие ветеранской статистики в стране не позволяет узнать, скольких людей мы потеряли за эти десять лет. И потом, уже в мирной жизни, с диагнозом «афганский синдром»… Воспоминания участников войны печатать невозможно. Их и слушать-то трудно в мирной жизни. Но они вместе со своими воспоминаниями живут среди нас, работают, растят детей. Наш герой – один из тех, кто вернулся из Афгана живым и здоровым. Что он оставил под палящим афганским солнцем – знает только он, Алексей Малышев.
Начало мая 1983 года. Прогрессивное человечество только что отпраздновало День международной солидарности трудящихся, в ознаменование которого россияне ринулись на свои дачные участки, чтобы взрыхлить грядки и закопать в землю проросшие картофельные клубни. А в узбекском городке Термез, взревев моторами, поднялись в небо две «вертушки». Машины стремительно пересекли советско-афганскую границу и мягко опустились на каменистое плато по соседству с Хайзабадом.
-Пополнение прибыло. Здорово, пацаны! – Командир разведвзвода бывалым взором окинул строй новобранцев, затем повернулся к своим подчиненным:
-Мужики, уходим в ночь. Пора.
Закованные в бронежилеты бойцы, красавцы под два метра ростом, надели каски, привычным движением закинули на плечи «калаши» и отправились в горы, за которые, роняя кроваво-красные лучи, скатывалось ослепительно яркое афганское солнце.
И вдруг… вечернюю, совсем не фронтовую тишину робко пронзили такие знакомые и родные звуки. Полсотни наголо остриженных ребят, не сговариваясь, повернули головы на север, куда тянулся стройный журавлиный клин.
-Домой, в Россию полетели, — задумчиво сказал Алексей Малышев. – А вот мы вернемся ли…
Дотошные военкоматовские врачи по достоинству оценили налитые борцовские мускулы Алексея Малышева, написали «годен без ограничений» по всем статьям, а призывная комиссия одобрила диплом и положительные характеристики выпускника рыбинского полиграфического техникума:
-Будешь служить за границей!
Алексей обрадовался. Гордясь перед сверстниками, гадал, куда это его отправят? Тогда, в начале восьмидесятых прошлого столетия, ограниченные контингенты советских войск дислоцировались во многих странах соцлагеря, чтобы противостоять проискам Северо-атлантического военного блока (НАТО). Почему-то наиболее вероятным местом будущей службы казалась ГДР, о чем Малышев и заявил родителям.
В назначенный приказом день Алексей спозаранку отправился в рыбинский военкомат. Сборы были недолги, посчитали по головам, придирчиво осмотрели вещмешки, вывернули карманы, погрузили в ПАЗик и повезли в Ярославль на сборный пункт, где уже ждал «покупатель».
-Команда «280», стройся!
Новобранцы в «гражданке» подравнялись по половице и нестройной колонной пошагали на Московский вокзал, где оккупировали отдельный вагон. Спустя пять часов оказались в столице нашей Родины. Дружно попрыгали в военные «ЗИЛы», покатили в Подмосковье, в Таманскую дивизию, где на два года избавились от «гражданской» одежды, смыли в солдатской бане прощальные поцелуи родителей и любимых девушек и облачились в безразмерное обмундирование.
{image1}
Здесь за пару недель рядовой Малышев на собственной шкуре испытал и научился стойко переносить все «тяготы солдатской службы», а мечты о вожделенной «загранке» при этом как-то незаметно ушли на второй план.
-Завтра вылетаем к месту прохождения службы, — напомнил командир учебной роты на вечерней поверке, правда, не уточнив, куда именно.
Наутро из аэропорта Шереметьево взмыл пассажирский лайнер и взял курс в южном направлении. В Оренбурге сели на дозаправку, и, пока баки самолета наполняли горючим, солдат завели в ангар и организовали «политзанятие». Внезапно появившийся некий посол одного из азиатских государств на этом собрании и открыл «военную тайну». Алексею и его однополчанам «доверена особая честь защищать южные рубежи нашей Родины в составе ограниченного контингента Советских войск в Демократической Республике Афганистан»…
В узбекском городке Термез Алексей Малышев окончил курс молодого бойца, принял присягу. Оттуда и улетел на «вертушке» в северную провинцию Афганистана, где в горных окрестностях Хайзабада на высоте около 1800 метров над уровнем моря размещался артиллерийский полк.
Там, в первый день на афганской земле, на берегу стремительной горной речки Кокчи, вода в которой была до того студена, что аж зубы сводило, Алексей провожал взглядом улетающий в родные края журавлиный клин и с тревогой смотрел вслед ребятам из разведвзвода, уходящим на боевое задание.
«Непонятная война» не затянула совершить обряд боевого крещения Малышева и его одногодков. Первой же ночью душманы шквальным огнем обстреляли из минометов военный городок. И кто знает, скольких необстрелянных «салаг» спасли тогда от смерти деды-дембеля, которые вытащили зеленых новобранцев из палаток и загнали в курилки за каменные ограды. А наутро с афганских гор, словно змея, сползла трагическая весть. Разведвзвод, который накануне ушел на боевое задание, нарвался на засаду. Из 22 бойцов вернулся один…
— С первого дня, — вспоминает Алексей, — замполиты неустанно внушали нам, что советская армия оказывает братскому афганскому народу интернациональную помощь. Но на чужой земле, казалось, все было против нас. Начиная с жаркого, очень сухого климата. Пить хотелось постоянно, но сырую воду из речки и колодцев употреблять было опасно. Кипятить – также непросто. На высоте почти 2 километра над уровнем моря вода закипала при температуре около 70 градусов. При этом инфекции, которыми буквально кишит жаркий климат, не погибали. И чтобы не подцепить желтуху, малярию или иную заразу, приходилось добавлять в воду специальные дезинфицирующие растворы.
Отношение коренного населения развевало идеологические мифы. Мы пытались дружить с афганским народом и его армией. Устраивали соревнования по волейболу, перетягиванию каната. Даже братались. Но, как говорил красноармеец Сухов в фильме «Белое солнце пустыни», Восток – дело тонкое… Действительно, «тонкое», да еще какое…
В мусульманском календаре есть особые праздники, когда афганец должен спать целый день, а ночью, чтобы в будущем его душа попала в рай, обязан убить «неверного»: русского, украинца, белоруса – любого православного. Даже того самого, с кем накануне играл в волейбол, фотографировался на память, кому клялся Аллахом в вечной дружбе и с кем пополам делил кусок хлеба.
Веками Коран призывал афганский народ под «зеленое знамя ислама» на борьбу с «неверными». Именно религиозный фанатизм заставлял душманов закладывать мины под спелые арбузы на бахчах, ставить мины-растяжки на виноградной лозе. Начинять смертью и разбрасывать по дорогам и кишлакам разные сувениры, электронные часы, авторучки, даже детские игрушки.
-Вот таким видели и помним мы Афганистан, — говорит Алексей Малышев, в середине 80-х – старшина советской армии, а ныне капитан одного из учреждений юстиции. – Но можно ли безоговорочно винить в смерти наших ребят народ этой восточной страны? Думаю, нет. Афганцы гордые, свободолюбивые. А нас, простых русских солдат – там не было генеральских сынков и отпрысков советских «небожителей», – в угоду «большой политике» в течение десяти лет насильно вбивали в обычаи этой мусульманской страны, в их исламские традиции, в которых нам не было места. Эта война была очень выгодна тем, кто заставил мою российскую гаубицу 1938 года выпуска, прошедшую всю Великую Отечественную войну, воевать против российских автоматов Калашникова и отечественных минометов, которые пакистанское кочующее племя пуштунов на верблюжьих караванах доставляло душманам.
Алексею Малышеву повезло. Вернулся домой с наградами, о которых, правда, не любит рассказывать. На мускулистом теле – ни одного шрама. А вот в душе и сегодня раны кровоточат. Первая, самая больная, — смерть отца.
-Отслужил год, — рассказывает Алексей. – И вдруг от мамы, которая по-прежнему считала, что я служу в Германии, знала только номер полевой почты и писала не реже двух раз в месяц, перестали приходить весточки. Месяц нет, два нет… Тут от друга, который служил в Кабуле, приносят письмо с соболезнованиями: «Леша, крепись!». Я долго не мог сообразить, что случилось.
{image2}
Наша артиллерийская батарея тогда готовилась к выходу на боевую операции. А накануне самого отъезда полковой писарь приносит пачку писем от мамы. Она пишет: «Алеша, сынок, ты не смог приехать на похороны папы, а вот уже и сороковой день прошел…». Как выяснилось, полковые цензоры показали эти письма «заботливым» отцам-командирам, а те дали команду не отдавать их до начала операции. У меня от боли и обиды разом подскочило давление. Организм не выдержал – подкосила малярия, попал в госпиталь. А через два дня мои ребята ушли в горы…
Прошло несколько дней, я на поправку пошел. Вдруг возле госпиталя приземлились «вертушки» с ранеными. Вызвался помочь перенести носилки. Смотрю, на одной из них мой друг Олег, который вместо меня ушел на операцию. Без ноги – фугасом оторвало. Как ножом по сердцу резануло: «Ведь на его месте должен был быть я!». Получилось, что своей смертью отец меня от увечья спас. А вот перед Олегом и по сей день себя виноватым чувствую.
Еще одна незаживающая рана болит не только у Алексея, но, наверное, у каждого, кто прошел афганскую войну.
10 мая 1985 года старшину Малышева и еще четырех ребят его призыва срочно вызвали в штаб полка. Буквально швырнули наспех оформленные проездные документы и военный билет. Заявили: «Сейчас «вертушка» готовится. Долетите на ней до Хайратонского моста. А там – добирайтесь домой как знаете…».
У 800-метрового моста через Аму-Дарью, по которому спустя четыре года с территории Афганистана выходила 40-я Советская армия, Алексей с ребятами просидели двое суток. Еды – ни крошки. Питья – ни капли. Голод пришлось глушить жевательной резинкой американского производства. А за колючкой – сытые физиономии «тыловых крыс», которые на все вопросы отвечали: «Для въезда на территорию Советского Союза у вас нет визы. Ждите».
Дождались наконец-то! Как старший по званию Малышев погрузил своих солдат в КамАЗы, забитые под завязку. Закрыл борт. А самого Малышева ребята подняли да так и продержали на руках все 800 метров, пока мост переезжали.
А на родной советской земле воинов-афганцев встретила… таможня. Узбеки, которые по-русски едва понимали, заставили солдат до трусов раздеться.
— Среди нас был старший сержант, сапер. За то, что он обезвредил семь фугасов, командир полка ему лично орден Красной Звезды прикрепил на гимнастерку и перед строем вручил новенький магнитофон «Шарп». Более того, бумагу написал, что это – награда за то, что сапер десятки жизней спас.
А холеный лейтенант-таможенник с ухмылкой заявляет: «Тебе такая техника не положена, оставляй ее здесь!». Столько пережил парень за два года в Афгане, а вот выдержку железную сохранил. Спокойно подошел к таможеннику, взял у него из рук магнитофон и со всего маху разбил его вдребезги о парапет: «Вот теперь забирай!».
Пока держали на таможне – ушел автобус. Вот и пошли воины до Термеза пешком. Путь неблизкий, километров под сорок. Разулись и шли босиком по советской земле русские солдаты…
Малышев и по сей день терпеть не может гречневую кашу и перловку – это память об Афганистане. Помнит о нем и родное государство – ежемесячно выплачивает 1700 рублей. Когда мы расставались с Алексеем, неожиданно зазвучал гимн Советского Союза, сегодняшний гимн России. Эту мелодию воин установил на свой мобильник, и, наверное, только он сам знает, что напоминают ему торжественные аккорды. На зеркальце автомобиля развевается георгиевская ленточка – символ солдатской доблести. Каждую осень Малышев провожает взглядом журавлей, которые улетают на юг. И радуется, когда они возвращаются на родную землю.
