Визит к военным накануне 23 февраля — журналистский шаблон из шаблонов. «Вы о нас только в этот день и вспоминаете», — с легкой иронией подтрунивает заместитель командира по воспитательной работе войсковой части № 77071 Иван Тришин. «Как и вы женщин 8 марта», — парирую, съезжая с профессиональных отношений на глобальные межполовые. «Ты не права. Мы о наших женщинах помним всегда», — подполковник сказал это так, что я почувствовала укол зависти ко всем офицерским женам вместе взятым.
В калашный ряд
Костромской солдатик-срочник ловко выкручивает руль казенной «Нивы», аккуратно везя нас по бездорожью. Мы едем в поле через поле. Поле — это, правда, для непосвященных. На военном языке оно называется более звучно — место для проведения учебных полевых занятий. Но раз уж в военном деле я «блондинка», дальше буду писать, как чукча, по принципу — что вижу, то и пою, да простят меня профи. Итак, спустя пару поворотов по неведомой мне ранее дороге в районе окружной, среди заснеженной равнины выросло нечто, достойное телеобъектива Федора Бондарчука. Лучшего места для съемок его «Обитаемого острова» не найти. Антенны с множеством тарелок, устремившие свои радиочастотные жала в небо, огромные военные машины по периметру и люди в форме всем своим видом выражали полную готовность к встрече неземных цивилизаций.
{image1}
— Ого! Что это у вас здесь творится? — пораженная увиденным, обращаюсь к Тришину. Он, явно довольный произведенным его коллегами эффектом, небрежно роняет:
— Ничего особенного. Обычные учения. Они у нас проходят каждые два месяца. Отрабатываем выполнение нормативов. Специфика нашего труда заключается в слаженных действиях коллектива. А так как личный состав меняется, одни ребята уходят, закончив срочную службу, другие приходят, необходимо обучать их умению работать слаженно, в команде.
Осмотревшись, безуспешно пытаюсь вникнуть в происходящее, судорожно щелкая фотоаппаратом без разбора, как будто попала в Лувр, не заплатив за разрешение снимать, а смотритель случайно отвлекся.
— Иван Александрович, смотри за ней, а то она сейчас тут нам нафотографирует, — заволновались военные, указывая на меня, как на аборигена в театре.
— Фотографировать можно, но не все, — корректно замечает мой сопровождающий. – Кое-что из здесь находящегося составляет военную тайну.
Воспитанная на Гайдаре, понимающе киваю. Внутри просыпается русская Мата Хари, которой так хотелось стать в детстве. Тайна, значит, тайна. Приобщенная к делу государственной важности, заговорщически смотрю на людей в форме, проникаясь все большим уважением. Впоследствии, правда, «военная тайна» уже не действовала на меня столь впечатляюще, потому что в очередной раз, получив подобный ответ на вполне безобидный вопрос, я поняла, что военные откровенно потешаются над девичьей наивностью, едва сдерживая смех. Но про фото они все-таки говорили серьезно. Наверное…
Идеал против идеологии
Взяв с собой еще одного офицера и консультанта в лице интеллигентного майора Вадима Астапова, Иван Тришин повел показывать территорию. Меня же больше интересовали не учения, а ученики. Кто и зачем оказался в рядах вооруженных сил? С каким настроением они проходят армию и что об этой армии, собственно, думают. Престиж военного дела в нашей стране упал вместе со сменой политического режима. В обществе появилось мнение, что армия — это насквозь коррумпированная система извергов и хапуг, а годы службы — бестолково потраченное время. На этом месте стыдливо опускаю глаза, усиленно краснея. СМИ в свое время стали едва ли не главными поругателями чести мундира. Признаюсь откровенно, положительных отзывов о службе в армии мало слышала и мало давала сама, поэтому курсанту Голицинского пограничного института Дмитрию, который стал отправной точкой моей идеологической ломки, досталось по первое число.
{image2}
— Дима, почему ты пошел в военные? Семейная традиция?
— Вовсе нет. С детства мечтал стать военным, вот и стал.
— Понятно, юношеский романтизм. Наивная вера в мнимые идеалы. Скоро разочаруешься.
— Я так не думаю.
— А что тут думать: постоянные разъезды, тесные общежития, копеечная зарплата. У семьи никакой стабильности, жена вечно безработная, дети вынуждены менять школы и терять друзей. И как только женщины замуж на военных выходят!
— Место женщины рядом с ее мужем, а ребенок с детства привыкает к меняющимся условиям жизни. Учится общаться с новыми людьми, входить в незнакомые коллективы. Это закаляет. Потом ему же проще будет жить. А что касается сложностей, то кто-то должен защищать Отечество.
— А что ты понимаешь под этим пафосным словом — Отечество?
— Я буду защищать, прежде всего, мою семью. Моих близких и любимых. Моих родителей, мою жену, моего ребенка. Мой родной город, мою страну.
— Дима, сколько тебе лет?
— 21.
— А рассуждаешь на все 45.
— Да хоть на 76. Я знаю, что я хочу быть военным и буду им.
{image3}
Он будет. Точно. Во время нашей перепалки за курсанта пытались заступиться мои сопровождающие. Вадим Астапов откровенно сказал, что люди воюют не с портретом президента за пазухой, а с фотокарточкой жены и детей. Иван Тришин шутил, что некоторые за путешествия по стране большие деньги отдают, а военные могут это делать совершенно бесплатно. Только не нуждается курсант Дмитрий в защитниках. Он смело смотрит в глаза и имеет свою четкую позицию. Он сам защитит. И себя, и семью, а если так случится, то и меня.
Каждый имеет значение
Если подходить к учениям связистов образно, то это — коллективная игра в конструктор. В реальных условиях экипажи из восьми человек могут находиться друг от друга на расстоянии десятков километров. Их задача — за полтора часа собрать тридцатиметровую железную конструкцию, водрузить на нее «тарелку» антенны, подвести все необходимые провода. В шуме помех они должны услышать нужные позывные и обеспечить связь.
-А что будет, если вы этого не сделаете?
— Мы не выполним задание. Управление войсками прервется. А к чему это может привести, все хорошо помнят по начальному этапу Великой Отечественной войны. Вот, например, если этот военнослужащий заснет во время дежурства перед прибором, — Иван Тришин указывает на невысокого паренька, сидящего в машине с множеством табло и датчиков, — то комплекс связи будет обесточен, в результате ни о каком устойчивом и надежном управлении речи быть не может. Простая взаимозависимость.
Паренька зовут Алексей. Он отслужил в части ФСО и остался в армии по контракту.
— Леша, зачем тебе это? Неужели гражданских специальностей мало?
— Люди здесь хорошие, коллектив хороший. Меня все устраивает, — молодой человек смущается, видимо, не привык к публичности.
Алексей — обычный, спокойный парень, обязательный и исполнительный. Кажется, что он будет сидеть под артобстрелом у своих мониторов и под громыхания взрывов следить за всеми этими стрелками и огоньками. Просто потому, что это его работа. Потому, что у него приказ. Потому, что он должен.
Пример поколения
«Не удивительно, что и Дмитрий, и Алексей положительно отзываются о воинской службе: они вообще-то за это деньги получают. Оба сделали свой осознанный выбор. И зачем я вообще их слушаю? Что еще молодые военные могут мне сказать в присутствии своего начальства? «Срочно нужен срочник», — я злилась, молча перешагивая через сугробы по дороге к следующей группе. Оставив позади офицеров и сделав решительный шаг к первому попавшемуся парню, я попала на Александра. Как мне потом пояснили, он отрабатывал сборку одного из узлов антенно-мачтового устройства, мне же казалось, что он бессмысленно раскручивает недавно закрепленные соединения.
— Саша, это же мартышкин труд. Собрали-разобрали, собрали-разобрали. Какой смысл?
{image4}
— Кому нет смысла, а кому есть.
— А тебе есть?
— Мне есть.
— Кто ты по образованию? — внутреннее чутье подсказывает мне, что передо мной человек думающий, а не рвущий в экстазе тельняшки и колотящий по столу кулаком дембель.
— Я программист.
— Зачем ты здесь? — мы идем с ним лицом друг к другу по разные стороны металлической опоры. Расстояние небольшое. Можно говорить шёпотом. Прошу почти беззвучно: «Расскажи мне правду».
Он понимает, о чем я. И ему не нужно врать, смягчать, юлить. Да и сам он, кажется, не любит играть и оглядываться по сторонам. Из той породы людей, что говорят прямо, как есть. Я ожидала услышать что-то вроде — надо… пока один год… отстрелялся и забыл и т.д. Но он сказал другое:
— Дед служил, отец служил, а я что?
— Ну, знаешь ли, и дед, и отец в твоем возрасте понятия не имели о компьютере или сотовом телефоне, и что? Этим тоже не нужно пользоваться, чтобы быть как они?
— Это совсем другое. Мужчина должен служить в армии, чтобы себя уважать, прежде всего.
— Да за что уважать? За то, что ты гайки тут отвинчиваешь? Тебе это в жизни разве пригодится?
— Может, пригодится, а может, и нет. Посмотрим. Я же не знаю, что завтра будет.
— Какой-то ты фаталист, Саша. Ну, хорошо, а дружба-то эта хваленая армейская существует?
— Существует. Опять-таки не уверен, будет ли она через год, но положиться на людей можно. Если надо, выручат.
Александр немногословен, но оттого ценнее каждая его фраза. И я верю. Блин!
Другая Россия
Последний гвоздь в гроб моего стереотипного восприятия современных защитников заколотил еще один Александр. Костромич недавно принял присягу. В армии всего два месяца. Вывести его на эмоции решила провокацией:
— А кого ты защищаешь? Страну, где все коррумпировано, где каждый ищет собственную выгоду, где всем друг на друга плевать, где пишутся законы ради законов, Россию пьяную и дикую?
Александр ответил просто:
— Это вы сейчас про какую страну говорите? Я знаю другую Россию. Ее и защищать буду, если понадобится.
Наверно, действительно можно мерить мощь нашего государства удачей. Кому-то везет, а кому-то нет. Кто-то постигает в армии военное дело, а кто-то проворачивает там свои делишки, кто-то живет ею, а кто-то там выживает, кто-то получает, а кто-то платит. Слишком уж мы разные. Насквозь лживые живут бок о бок с честными, подлые с благородными, преступники с защитниками. Но главное, что они, вторые, есть в принципе. Вот их с праздником! Абсолютно искренне…
{image5}
