9 мая 2010 года исполняется 65 лет Великой Победы нашего народа над фашистской Германией. А 13 марта нынешнего года отмечается еще одна, тоже очень значимая, но, к сожалению, забытая дата. 70 лет минуло со дня окончания менее известной войны, которая началась в декабре 1939 года, унесла более 125 тысяч жизней наших солдат и вошла в историю как советско-финский конфликт.
…В канун сороковых годов уже ни для кого не было секретом, что на пороге стоит война. С осени 1939-го началась мобилизация, и в сентябре моего отца Антона Трифоновича Лушкова призвали в армию. Его, 32-летнего, отца пятерых детей, наскоро обучили военной специальности сапера и в первые же дни вооруженного конфликта на советско-финской границе бросили на заснеженное минное поле.
Задача была поставлена конкретная: «Произвести разминирование полосы для наступления советских войск!».
Смерть подстерегала необстрелянных солдат на каждом шагу. Под сугробами таились мины. Морозный воздух пронзал свист пуль – это за нашими саперами охотились «кукушки» — так называли финских снайперов, затаившихся в заиндевелых ветвях деревьев.
Есть такая жестокая по смыслу военная поговорка: «Сапер ошибается только один раз в жизни». Медленно, чтобы не ошибиться, пробирался солдат Лушков по минному полю. Как только раздастся тихий писк в наушниках миноискателя, ставил вешку. И так шаг за шагом по дороге смерти.
По воспоминаниям отца, он не сразу понял, что произошло… Под ногами вдруг ослепительно сверкнул огненный шар, и тут же прогремел оглушительный взрыв, отбросивший сапера на несколько метров в сторону. Упав в снег, отец на какое-то мгновение почувствовал нестерпимую боль в правой ноге и на лице. Затем – все стихло, навалилась густая пелена ночи…
Подбежавшие санитары, распоров штык-ножом голенище кирзового сапога, наскоро перевязали окровавленную ногу, забинтовали лицо и на санях отправили в прифронтовой лазарет. Армейский доктор вписал в карточку страшный для 32-летнего Лушкова диагноз: «Осколочное ранение правой ноги, полная потеря правого глаза, поражение левого глаза».
Для лечения отца перевели в военный госпиталь, и там известный в то время хирург-глазник Филатов вынес окончательный приговор: «Полная потеря зрения»…
Там, в госпитале, который дислоцировался в Ленинграде, моего отца и застала Великая Отечественная. Город на Неве оказался в кольце блокады и только в феврале 1942 года по ледовой «дороге жизни» через Ладожское озеро отца вместе с другими ранеными отправили в город Кунгур Пермской области.
Мы, дети солдата – старшему, Николаю, было 12 лет, а младшей сестренке Маше только полтора года – в то время жили в далекой деревушке Брянской области на оккупированной немцами территории. До сих пор помню, как на российской земле «хозяйничали» фашисты. Они отбирали у голодных женщин и ребятишек последние зерна хлеба, пускали под нож на свое пропитание или отправляли в вагонах домашний скот. Бывало, потехи ради и весело гогоча, как по мишеням стреляли по курам, гусям и уткам.
Как-то прибежала взволнованная соседка и от самой калитки закричала: «Немцы вашу корову на лугу ловят! Уже машину подогнали, чтобы ее увезти!»
Мама схватила на руки младшенькую Машу, крепко взяла меня за руку. И втроем мы побежали за деревенскую околицу. Обливаясь слезами, мама показывала на нас с сестренкой и навзрыд причитала: «Отпустите! Чем я пятерых детей кормить буду?!».
Так плакала, что даже безжалостное сердце фашистов не выдержало. Отпустили они нашу коровушку. Гоним мы ее домой, радуемся. Смотрим, катит по дороге навстречу машина с финскими солдатами.
Машина резко затормозила на обочине, и из кузова один за другим повыпрыгивали одетые во все черное финские каратели, зверства которых приводили в ужас. Женские слезы еще больше разозлили немецких прихвостней. Они накинули на рога буренке веревку, втащили ее в кузов и увезли на мясо.
Только в сентябре 1943 года нашу деревню освободили от фашистской оккупации. А в апреле 1944-го сопровождающий привез на родину потерявшего зрение отца, которого мы не видели более четырех лет.
Как сейчас помню, бегу к дому, а возле калитки – отец стоит. Я подошел к нему, прижался. Отец положил мне на голову свою большую натруженную руку и тихо сказал: «Вот и свиделись, Миша! Какой большой ты вырос!».
