От ударов гидромолота тряслась под ногами земля. Мелкие осколки бетона каменным крошевом разлетались в разные стороны. Машина, словно огромный скорпион, выпустила металлическое жало, и теперь поглубже впивалась в ступени памятника воинам-интернационалистам. Старик-курган сопротивлялся, демонстрируя еще крепкое тело, но механическое насекомое ритмично откалывало от него бесформенные куски. Среди останков монумента, арматура казалась травмированным сосудом. Черным и мертвым.
{image0} — Хорошо, хоть саму стелу разобрали, — кинул в никуда Михаил Булганов, наблюдая через объектив видеокамеры за терзанием памятника. Его памятника! На который он и его товарищи по Афгану собирали деньги, ходя с шапкой по городу. На который из рыбинской казны не дали ни копейки. Который стал первым в Ярославской области немым свидетельством личной боли и общей памяти воинов-интернационалистов.
— Ну, что, ребята, ложиться под молот будем? – с грустной улыбкой говорит Генриг Акимов, председатель Рыбинского отделения «Афганец» Всероссийской общественной организации «Боевое братство». Братство молчит, глядя под ноги в набухшую от влаги почву, которая так не похожа на выжженную солнцем пыль Афгана. Воины знают, что Батя смирился. Как и они, проглотил пренебрежение, поняв, что протестовать бесполезно. Решение принято и отмене не подлежит…
О том, что их памятник будут реставрировать, афганцы узнали случайно. Сначала обрадовались: неужели власти впервые за почти 20 лет, что стилизованная каменная баба смотрит на Волгу, решили обратить на нее внимание, выходя за рамки традиционного «помыть — почистить». Привести монумент в порядок, действительно, давно не мешало. Плитки, покрывающие бетонную стяжку, периодически раскалывались от ударов цинизма и варварства, а то и вовсе исчезали в неизвестном направлении. Бойцам сказали, что взамен положат гравийные плиты больших размеров, что камень уже подготовлен и вскоре их детище предстанет в обновленном виде. Но потом оказалось, что обновить памятник планируют капитально. «Несовременное громоздкое» основание уберут, выложив на его месте тротуарную плитку. Мол, будет, как в Европе.
— А я не хочу, как в Европе! Я в России живу, и, как русский, в Афгане воевал. На этом памятнике наши дети выросли, родители погибших ребят сюда приходят, почему бы нас не спросить, или хотя бы поставить в известность. Хотя, что нас спрашивать, кто мы такие… Мы свое уже отстреляли… — желваки у Алексея Малышева замерли, лицо окаменело, а округлившиеся карманы выдали сжатые до боли в суставах кулаки.
Афганцы выяснили, что сохранение их варианта памятника в два раза дороже европейского. Денег в бюджете нет. Памятник – собственность города, поэтому все работы по нему в компетенции местных властей. Воины просили приостановить ремонт, дать им шанс найти недостающую сумму. Чиновники понимающе кивали, стыдливо опускали глаза и беспомощно разводили руками — «решение принято и отмене не подлежит»…
Единственное, что как-то успокоило афганцев, – это предварительный демонтаж стелы. Они переживали, что если ее заранее не убрать, от ударов гидромолота стела может упасть. На новый памятник им еще раз денег не собрать. Тревожат воинов-интернационалистов и ограниченные сроки ремонта. Демонтаж начали 22 апреля. К 9 мая по приказу сверху работы должны быть закончены. А ведь существует такое понятие, как технология, предусматривающая необходимые для качества сроки. Работники подрядной организации пояснили: в идеале, на такой объект нужен месяц, а учитывая погодные условия, и того больше. В их распоряжении 17 дней.
— Будем успевать, другого выхода у нас нет, — честно сказали рабочие.
Даже если настроиться на позитив и попытаться рассмотреть в действиях местных властей сугубо созидательное начало, обида афганцев понятна. Наверно, не составило бы труда пригласить в администрацию одного-единственного ветерана, объяснить ситуацию, поделиться планами. Просто преподнеси информацию по-другому, и они сами разобрали бы этот бетонный курган молотками из хозяйственного магазина. Но их проигнорировали, заставили почувствовать себя пустым местом, сделали безмолвными наблюдателями. О судьбе того, что свято, что лично, что больно, приходилось выведывать, додумывать, предполагать. Для всех особого отношения, разумеется, не напасешься, и расшаркиваться в поклонах никто не должен, но все же стремление к порядку и порядочность не одно и то же.
— Не переживайте, Генриг Викторович, может быть, правда, красиво будет, — ободряющие слова, глядя в строгое лицо щемящей печали, найти сложно.
Седовласый афганец смотрит куда-то вдаль, мимо агонии памятника, разворочанного бездушной техникой:
— Может быть… Может быть… — медленно произносит он, вытаскивая из кармана валидол.
