3 сентября в Рыбинске произойдет событие, в чем-то уже привычное для нашего времени, а в чем-то и уникальное. На стене дома № 45-47 по Волжской набережной будет установлена памятная доска, посвященная русскому художнику Борису Григорьеву. Первая в его честь доска и для нашей страны, и для остального мира.
{image0} Уехавший из небольшого провинциального города, где его отец служил управляющим Волжско-Камским банком, наезжавший сюда постоянно в молодые годы Борис Дмитриевич Григорьев по прошествии ста с небольшим лет наконец «вернулся» в Рыбинск, который любил, который считал своей творческой колыбелью. Вернулся навсегда автопортретом на памятной доске, вернулся в нашу память, нашу историю, нашу культуру, наше сознание и теперь никуда уже от нас не уедет.
О рыбинском периоде жизни живописца мы еще расскажем в статье, приуроченной ко дню открытия. А в год Франции в России не преминем упомянуть о том, что большую часть сознательной и творческой жизни после эмиграции в 1919 г. он прожил именно во Франции, где в 1927 году приобрел участок земли в городке Кань-сюр-Мер на Ривьере.
Римма Никандровна Антипова, искусствовед, сотрудник Псковского художественного музея, после доктора искусствоведения И. Зильберштейна, замолвившего слово за Бориса Григорьева перед общественностью, уже не словом, а делом вернула Бориса Григорьева на причитающееся ему место, на пьедестал, который занимают лучшие и выдающиеся. Она не только организовала в Пскове в 1989 году первую в стране его персональную выставку, собрав «разбросанные по разным магазинам, где их никто не брал и не берет» картины художника, но и занялась популяризацией его личности.
В личном разговоре Римма Никандровна поведала, что встречалась с сыном художника Кириллом, который был настолько любезен, что пригласил Антипову приехать через год и обещал предоставить в ее распоряжение личный архив. Но через год Кирилл Борисович скончался, архив был выставлен на продажу.
Эмиграция Бориса Григорьева, как это может показаться, не была вызвана именно приходом к власти большевистского режима. Так случилось, что жизнь семьи Григорьевых еще в царской России была далеко не безоблачной.
В 1907 году, еще будучи учеником Строгановского художественного училища, он женится на соученице, немке Елизавете Марии Антонине Георгиевне фон Браше (1883-1968). В мае 1915 года появляется на свет сын Кирилл. К жене художник относился всегда с особым чувством и благодарностью, подчеркивая верность семейному укладу. На одной своей фотографии он сделал такую характерную надпись для нее: «Дорогой моей жене от верного Бориса».
В октябре 1915 года на фоне шовинистических настроений и в связи с делом начальника Генерального штаба Сухомлинова жену художника арестовывают в первый раз. В октябре 1916 года она снова подвергается кратковременному аресту. А уж когда пришли большевики, чаша терпения переполнилась.
Некоторое время Григорьевы живут в Германии. Борис Дмитриевич вряд ли подписался бы под словами героя романа Владимира Набокова: «За пятнадцать лет жизни в Германии я не познакомился близко ни с одним немцем, не прочел ни одной немецкой газеты или книги и никогда не чувствовал ни малейшего неудобства от незнания немецкого языка». Отнюдь, его дела в этой стране складывались как нельзя лучше. Но он здесь не прожил и года, поскольку в душе был «парижанином». Париж он считал для себя в каком-то смысле духовной родиной. Он прямо говорил: «Наши учителя? Сезанн, Ван Гог, Лотрек, Матисс, Пикассо, Дерен». {image1}
Но жизнь русского эмигранта во Франции поначалу не складывалась:
«У меня совершенно нет никаких заработков… Я живу в долг и на средства моих друзей», — писал он в одном из писем.
Если для Григорьева «парижский период» в его творчестве – это сознательное восхождение от национального к интернациональному, то для французских искусствоведов в этот период Григорьев был интересен, прежде всего, своей национальной самобытностью. Один из таких критиков писал о нем:
«Говорят, что его неистовое и ожесточенное творчество представляет иллюстрацию некоторых книг Толстого и Достоевского. Один лишь факт, что оно способно побудить к подобным сравнениям, доказывает мощь силы воображения и творчества Григорьева, одного из тех художников, на которых новая Россия вправе возложить самые большие надежды».
Да и сам художник в таком же патетическом духе признавался:
«Я вечный друг народа, пролетариата, друг бедняков. Я писал крестьян России в своих картинах дикими – но ведь послушайте, я сам им родной, близкий – тоже дикий… Да и эта дикость, свежесть… великое достоинство – залог будущего успеха России».
Кто хочет, пусть поразмышляет над вопросом, могут ли картины Григорьева иллюстрировать «Скифов» Александра Блока.
И вместе с тем некоторые исследователи обращают внимание на то, что Григорьев, как и «вещий мудрец» Н. Рерих, изображает Россию «не исторической, не бытовой и не классовой, а изначально соборной, всечеловеческой», он «обрел не только тему, выпавшую из сознания современности, не только нашел общезначительный смысл ее, но воскресил поруганное искусство живописи».
Поэтому его творчество любят и во Франции, и в Америке, и в Голландии, и в Чили и конечно же, и прежде всего — в России, в Рыбинске.
