Госпиталь занял все трехэтажное здание речного техникума (позднее – речное училище). На первом этаже был расположен санпропускник, кабинеты начальника госпиталя Вениамина Полунского, медицинской канцелярии, финчасть, общевойсковая служба, продовольственная часть, аптека и лаборатория. Часть этажа была занята первым отделением. На втором этаже разместились рентген-кабинет, красный уголок, столовые для раненых и личного состава, раздаточная пищеблока, физиотерапевтическое и второе хирургическое отделения, в состав последнего входила общая для всех отделений операционная. На третьем этаже располагались третье и четвертое отделение, кабинет ЛФК, а в 1944 году здесь был оборудован кабинет парафинотерапии. В подвальном помещении устроили кухню и подсобные помещения пищеблока, продовольственные склады, сапожную и столярные мастерские.
В одной палате могли находиться от 6 до 38 человек, только в четвертом отделении был один большой зал с двойными нарами на 120 раненых. Размещали больных с тем расчетом, чтобы на каждого в палате приходилось по 3,5 квадратных метра. Освещение предполагалось естественное – через окна. Поэтому коридоры, свет в которые поступал через наполовину застекленные двери палат, обыкновенно стояли в темноте. Штатное количество коек в течение работы госпиталя менялось. Больше всего их потребовалось в 1942 году – тысяча кроватей, а в отдельные периоды того же года число раненых доходило до 1400 человек.
В госпитале имелось четыре отделения, распределенных по типу травм — крупных суставов, нижних и верхних конечностей, ранения мягких тканей и повреждения мелких костей. Только в 1944 году было организовано пятое отделение – для выздоравливающих, где количество коек доходило до 75. В каждом помещении были своя большая перевязочная, гипсовальный кабинет, ординаторская и комната кастелянши.
Прием раненых проводился по–разному. При поступлении до 10 человек их принимал дежурный врач, до 50 человек – дежурное отделение, а когда привозили более 50 раненых, происходила мобилизация всего личного состава. Имелся заранее разработанный план участия работников госпиталя в приеме. Обычно за несколько часов или даже за день от Фронтового эвакопункта приходила телефонограмма: «Подготовиться к приему», собиралась эвакуационная группа, которая состояла из врача, двух медсестер и четырех санитаров.
Госпиталь находился примерно в 200 метрах от железнодорожной рампы. Транспортировка раненых с санпоездов производилась на автомашине и лошадях, а тяжело раненых переносили на носилках. Носилочные звенья формировались из числа выздоравливающих. Активную помощь во время больших поступлений раненых оказывала женская команда местной противовоздушной обороны (МПВО). В госпитале в это время нагревался котел с водой, стерилизовался инструмент, готовились перевязочные и операционные.
Больных отправляли в отделения по профилю ранения. Им вводили сыворотки, меняли повязки, проводили неотложные операции. За организацией приема, правильностью диагностики, оказанием неотложной хирургической помощи наблюдали начальник медицинской части и ведущий хирург. Причем хирурги госпиталя оказывали помощь и в других лечебных учреждениях. Кроме того, госпиталь нес дежурство по снятию отяжелевших раненых с проходящих санпоездов.
Общее количество лечившихся с 1941 по 1946 годы составило 28 074 человека. Количество умерших в госпитале за этот же период 261 человек – 0,9%. Главной причиной смертности был сепсис — заражение крови, на втором месте гнойные плевриты – осложнение проникающих ранений грудной клетки. Из заболеваний на первом месте стоял туберкулез.
Шефскую помощь госпиталю оказывали завод полиграфических машин, мясокомбинат, спичечная фабрика «Маяк». Рабочие и служащие этих предприятий готовили и раздавали раненым подарки к праздникам.
В марте 1946 года госпиталь был свернут и отправлен в Вышний Волочек Калининской области.
Рассказ раненого юноши
Евгений Тетерин, 1943 год
Ночь! Я не спал. Мешала колющая боль в голове. Тусклый свет керосиновой лампы освещал маленький столик дежурной сестры, косые тени от шкафчика с медикаментами и полок с историями болезней падали на потолок. За столом сидел врач. Его белый халат и шапочка резко выделялись на фоне темной полуосвещенной стены. Сухой, резкий профиль, седые короткие волосы, тонкие, плотно сжатые губы. Он чем-то напоминал мне старого француза времен доброй старой Франции. «Гобсек», — подумал я.
Это невольное сравнение пришло мне в голову, когда я увидел его руки. Они нервно-жадно перебирали листки истории болезни. Он двигался, как будто переживая что-то. Нетерпеливым жестом доктор то двигал, то поднимал шапочку на голове. Под скупыми строчками историй болезни жили люди. Больные, раненые, искалеченные люди, в которых надо вдохнуть жизнь, вернуть в строй. И тогда понятными становятся и сухие сдвинутые брови, и жадное внимание, и нервные руки. Как перед командиром части, перед взором доктора выстраивались ряды бойцов.
Вот рука быстро обмакнула перо в чернильницу, и запись покрыла листок. Очередное замечание о состоянии здоровья больного сделано: результат тщательного наблюдения целого дня. На секунду брови раздвинулись, доктор вынул бумажку, достал из кармана табакерку, так знакомую каждому, и ловко скрученная папироса забелела в углу рта. Вспыхнула спичка, и при свете я увидел мягкие, добрые глаза. Я стыдился своего сравнения. Гобсек! Нет, теплых глаз у Гобсека не было. Такие глаза могут быть только у советского патриота.
День! Тесный кабинет рядом с перевязочной. Работают одновременно несколько врачей. Иногда шутливо выживают друг друга из кабинета. Мой ночной знакомый уже там. Его стихия – уши, тончайшие человеческие органы, требующие особой ювелирной работы. И опять я вижу глаза – на сей раз острые и зоркие.
Я наблюдаю за приемом. Молодой парень плохо слышит — результат контузии. Жалуется на шум и боли в ухе. Много таких проходило через руки доктора. И каждый новый больной для него первый из многих. С предельным терпением расспрашивает доктор больного. С огромным терпением проверяет слух… Осмотр закончен. Пишется заключение. Но, вот, вскочив, как юноша, доктор снова смотрит больного — проверяет нервную систему.
— Следующий!
И так целый день. День и ночь отдает старый патриот своему делу, делу своей Родины. Все делается как будто бы легко. Но какой напряженный труд скрывается под этой кажущейся легкостью.
Молодым не грех поучиться у таких «стариков». В госпитале много пожилых врачей и все они неутомимы, все бодры и выбриты с дипломатической тщательностью. Собственно говоря, я глубоко ошибаюсь — какие же это старики?! Нет у нас сейчас стариков! Разве старый пенсионер, вернувшийся к родному станку и дающий по две-три нормы — «старик»? Нет, это юноша! Загляните в их глаза — вы забудете о старости. Привет тебе, седая молодость! Привет тебе вторая юность!
По материалам книги «Рыбинские эвакогоспитали в документах истории Великой отечественной войны 1941- 1945 гг.», 2003г.
