Спустя пять дней после аварийной посадки корабля «Союз МС-10» космонавт из Рыбинска Алексей Овчинин дал интервью журналисту телеканала RT, в котором рассказал о событиях 11 октября.
— В момент трансляции было заметно, что при взлете капсула трясется. Это был момент аварии или штатная ситуация?
— В момент отделения первой ступени можно заметить некие потряхивания, вибрацию. Это нормально. Но после того как первая ступень отделилась, вибрации остались, потом сразу же сработала аварийная сигнализация. Тогда стало ясно, что эта ситуация не является штатной.
— О чем вы подумали, когда сработала сигнализация?
— В первую очередь стало ясно, что дальше полет продолжаться не будет и нас ждет баллистический спуск.
— Что зависит от Вас в таких ситуациях?
— Для дублирования аварийного системы у нас есть особая ручка, с которой необходимо выдать некоторые команды, что мы и сделали. Действовали согласно нештатной ситуации, все шло как следует в этом случае — баллистический спуск, открытие парашюта, спуск, отстрел лобовой теплозащиты, взведение кресел и посадка.
— Для Ника Хейга это должен был быть первый полет. Вы обсуждали с ним эту ситуацию с личной точки зрения?
— Ник был молодцом на протяжении всего нашего полета, который продлился чуть больше 19 минут от момента старта до момента посадки. На всех этапах он был в теме, поддерживал, помогал, отвечал на запросы с Земли. После того, как нас извлекли из капсулы, по нему было видно, что он не испуган. В целом он действовал грамотно. У нас очень слаженный экипаж, и в следующий раз мне бы хотелось полететь в космос именно с Ником.
— Сколько времени вы провели в аварийной капсуле? Что вы делали во время спуска?
— В капсуле мы провели все 19 минут полета до тех пор, пока спасатели не помогли нам покинуть спускаемый аппарат. После посадки я установил связь с поисково-спасательным самолетом, потом вертолетом. Мы были постоянно на связи, поэтому представляли, кто и какие задачи будет выполнять, и в какое время все произойдет.
— Какую перегрузку вы испытали, с чем ее можно сравнить?
— На экипаж, находящийся в ложементах в спускаемом аппарате, обычно действует перегрузка в направлении грудь — спина. Ее можно сравнить с тем, если бы вам поставили на грудь бетонный блок, который весит в семь раз больше вас. В процессе тренировок мы выполняем стандартные вращения с перегрузкой восемь единиц. Экипажи представляют, что это такое, знают, как правильно дышать и что нужно делать.
— До полета вы сказали, что вам не страшно лететь, страшно не лететь. Сейчас по-прежнему так думаете?
— Моя точка зрения абсолютно не изменилась. После посадки мы с Ником чувствуем себя хорошо. Мы прошли медицинское обследование не один раз, врачи согласны, что с нами все в порядке. В психологическом плане мы готовы продолжить свое дело. Хочется надеяться на то, что после выяснения причин аварии, мы вновь полетим в космос.
— Ситуация была психологически тяжелой не только для вас, но и для ваших близких. Что они думают на счет ваших будущих полетов?
— Моим родным и близким, после того, как они прошли через это, в следующий раз будет сложнее отпускать меня в полет, потому что они напуганы. Но с другой стороны они уверены в работе техники, наших знаниях и умениях. Это наша работа, нельзя останавливаться на достигнутом, надо двигаться дальше.
— На Байконуре вас ждали близкие. Что первое вы сказали друг другу?
— Я сказал маме, чтобы она не беспокоилась, что со мной все нормально. «Посмотри, я хожу, у меня ничего не сломано, не переживай». Она увидела все своими глазами и успокоилась. Супруге я позвонил практически сразу по спутниковому телефону, который есть в спускаемом аппарате как раз для таких случаев. Я успокоил ее, так как до этого, с ее слов, никакой информации не было. Наши руководители также начали обзванивать наших близких.
Фото: Роскосмос
