Сегодня героиней нашей рубрики стала Любовь Красавина. Девушка пишет стихи, рисует иллюстрации и работает научным сотрудником в Рыбинском музее-заповеднике.
— Мне удается настроить свою жизнь так, чтобы все было интересно или как минимум приемлемо. Мне нравится моя работа, потому что она позволяет мне находиться среди исторических артефактов и произведений искусства и общаться с интересными людьми. Я занимаюсь исторической реконструкцией в клубе «Вереск» и могу хотя бы на несколько дней в году представлять, что путешествую по другим эпохам. И, конечно, очень важную роль в моей жизни играет наш Совет молодых литераторов, благодаря которому я нахожу читателей и слушателей, могу выступать, могу рассказывать об интересных мне вещах. Всегда хотелось попасть в такую активную творческую среду с замечательными ребятами, с которыми можно и весело провести время, и серьезно обсудить литературные вопросы.
Главное, для чего я пишу, чего я хочу добиться, говоря об этом в своих стихах, — привлечь внимание к тем эпизодам истории, которые сейчас уже почти забыты. Я пишу про Первую мировую войну, потому что для меня это один из самых страшных исторических эпизодов, потрясающих воображение даже через 100 лет. Я пишу про историю авиации, меня поражает смелость ребят, которые могли летать в этих фанерных коробочках с пропеллером. Есть такая фраза: «В то время самолеты были из дерева, а люди — из стали». И она точно описывает это время и этих людей, — рассказывает Любовь Красавина.
***
(Жорж Гинемер – один из самых известных французских воздушных асов, сбивший 54 самолета противника. Он погиб в бою в сентябре 1917 года. В этот момент ему было всего 22 года. Ни самолет, ни тело летчика так и не были найдены, а детям в школах рассказывали, что Гинемер так высоко взлетел в небо над Францией, что уже не смог вернуться).
«Пока ещё хоть что-то остаётся,
Ты, стало быть, не отдал ничего».
Я прячусь между облаком и солнцем.
Здесь тень врага, и я найду его.
И он теперь приносит эту жертву,
И он, как я, пошёл на этот риск.
И, кувыркаясь под порывом ветра,
Разбитая машина рухнет вниз.
Столб дыма остаётся тонким следом,
И в небе красно-бело-голубом
Горит почти последняя победа
Пятидесятой искрой под крылом.
И не хватает воздуха для вдоха,
А я совсем немного и просил:
Жизнь до конца, сражение до вздоха
Последнего — хватило б только сил.
И боль от ран покажется слабее,
Пока ещё поют в окопах гимн.
Я снова в небе, и, пока я верю,
Вновь будет бой, ещё бы хоть один!
Хотелось верить, что победа ближе,
Вот-вот, почти рукой её коснусь…
И я взлетаю только выше… Выше,
Туда, откуда больше не вернусь.
***
(Конечно, самый известный герой этой истории Манфред фон Рихтгофен, известный также как Красный барон, германский лётчик-истребитель, считающийся лучшим асом Первой мировой войны, сбивший 80 самолётов противника.)
В реве мотора взлетает валькирия,
Как у меня, с ярко-красными крыльями.
Враг мой меня поджидает за облаком,
Значит, до битвы осталось недолго нам.
Место готово в чертоге у Одина:
Я или он — для кого подготовлено?
Вряд ли моё. Лишь в одно сейчас верю я:
Эта победа ещё не последняя!
Мой пулемёт раскаляется в выстрелах —
Воздух дрожит в этом кличе воинственном.
Девы побед пропоют свою песню нам —
Нашим моторам и нашим пропеллерам.
Выстрелы чаще, земля приближается,
Я не могу улететь или спрятаться!
Солнце сверкает начищенным орденом,
А впереди путь, пока что не пройденный.
Кровь, словно крылья мои, ярко-красная.
Я так смеялся над этой опасностью…
Люди сбегаются с громкими криками,
Сил не осталось даже для выдоха…
Из самолёта поднимет валькирия,
Как у меня, с ярко-красными крыльями.
***
(8 мая 1927 года ветераны Первой мировой войны Шарль Нунжессер и Франсуа Коли на самолете «Белая птица» отправились в полет через Атлантический океан из Парижа в Нью-Йорк. На самолете не было ничего, что могло оказаться слишком тяжелым, даже рации или каких-то спасательных средств. Через положенное время французские газеты написали об их удачном приземлении, но радость была преждевременной: самолет пропал без вести где-то у американского берега. Нашли только пару обломков, и даже не факт, что это детали самолета. Через две недели после неудавшегося полета «Белой птицы» американский летчик Чарльз Линдберг совершил первый беспосадочный трансатлантический перелет. Первое, что он сделал в Париже и чем растрогал всю Францию – навестил мать Шарля Нунжессера.)
Это просто горит горизонт
Фейерверком нашей победы.
Значит, мы летим только вперёд,
Значит песня ещё не допета.
Это молнии блещут вдали.
В тучах кружится белая птица.
Мы с тобой долетим до земли,
Мы не можем так просто разбиться!
Нам нельзя просто так утонуть,
Мы не вписаны в перечень павших!
Мы с тобой пережили войну,
Значит, все остальное не страшно!
Значит, мы летим только вперёд:
Пусть мотор напрягает все силы.
Это вовсе не бьёт пулемёт –
Это дождь поливает нам крылья.
Вот и берег, похоже, вдали,
В этот раз не мираж, не виденье.
Мы с тобой добрались до земли
На последних к небу ступенях.
И остался последний рывок.
Мы с тобою уже победили!
И мелькают в назначенный срок
В облаках наши белые крылья.
…Облака омывает волна.
Брызги соли и вкус слез и крови…
Замолкает мотор.
Тишина
Не доносит последнее слово.
И услышат лишь тишину
Те, кто ждал новостей о победе.
И к уже наступившему дню
Заменяют страницу в газете
О потере краткой строкой.
Но никто пока что не верит…
Очень скоро новый герой
На другой приземляется берег
(Счета нет пожатым рукам,
Искрой орден горит на одежде).
Он опять повторяет: «Madame,
Всё равно не теряйте надежду!»
***
(Крупный военный конфликт, равных которому по масштабам еще не было, по определению, должен был бы стать последним. В самом деле, как можно воевать, когда изобретен пулемет? Или после того, как появились первые танки? Или даже после того, как уже во время следующей мировой войны было создано и впервые использовано ядерное оружие?..)
Там, где кровь пролилась, распускаются маки,
И обрывы траншей зарастают травою,
И у всех наших стран теперь новые флаги,
Все, что было, теперь абсолютно другое.
Я стоял триста дней в грязи по колено,
Я сгорал в самолёте — не смог застрелиться,
Мой взрывался корабль и тонул в белой пене,
Я менял имена, форму, звания, лица,
Я поднялся, почти задохнувшийся газом,
Я вёл танк, не боясь, на огонь пулемёта,
Глядя в небо почти невидящим глазом,
Только слышал, как рядом падает кто-то.
Может, враг, может, свой, это больше не важно.
Грохот выстрелов станет последней молитвой.
И от крови земля становится влажной,
Или просто шёл дождь все месяцы битвы…
Я сражался, пока не закончились силы,
За тот мир, что, разрушившись, всех нас отвергнет.
Пара слов на моей безымянной могиле:
Я герой той войны, что не стала последней.
