Ирма Михайловна Кондратьева владеет необычным и редким умением — из конфетных фантиков она может смастерить что угодно — подставку под стакан, кошелёк, корзинку, лапти, декоративное панно и даже целый костюм. Сегодня её работы радуют и поражают людей на городских выставках.
Овладела она этим умением уже в пожилые годы. Но особый талант к рукоделию проявился у неё в очень раннем возрасте. Рукоделие не раз выручало Ирму Михайловну на протяжении её нелёгкой и суровой жизни.
А больше всего спасал её сильный, смелый и открытый характер. Он помог перенести и тяготы военного детства, и все последующие жизненные перипетии.
Ирма Кондратьева родом из Рыбинска. Она росла в многодетной семье железнодорожного служащего. Отец был начальником строительной конторы при железной дороге. Мать — домохозяйка.
— Нас у родителей было шестеро. Мать не могла ходить на работу — все время была занята детьми и хозяйством. Одна сестра умерла ещё до войны, ей было полтора года. Мать тогда увезли в роддом рожать следующего ребёнка — а с сестрой нянчиться оставили братишку. Он — сам ещё ребенок, видно, недоглядел за ней, она и простудилась, заболела воспалением легких. Имя у неё было красивое — Искра. И сгорела в несколько дней… Остальные пятеро выжили…
Когда началась война, Ирме было уже шесть лет. Отца на фронт не взяли из-за кожного заболевания, и он продолжал работать на железной дороге. Ирма хорошо помнит то время. Особенно врезались в память бомбежки.
— Бомбили часто, особенно наш район. Мы жили на Вокзальной, рядом с железной дорогой. Фашисты постоянно бомбили железную дорогу. Пытались разбомбить двадцатый завод. Хотя он к тому времени уже был эвакуирован , но они об этом, видимо, не знали и упорно сбрасывали бомбы на территорию завода. Бомбили, не переставая, и нефтебазу в Копаеве. Как-то раз от бомб загорелась цистерна с нефтью. Всю ночь над нефтебазой стояло зарево. Оно было огромным и освещало весь город. Пытались разбомбить и ГЭС, но её хорошо замаскировали — прикрыли брезентовыми полотнами, а на полотнах нарисовали деревья и кусты.
Во время одной из бомбежек Ирма оглохла на левое ухо.
— Мы прятались от бомбёжек в подвале Железнодорожной больницы — жили от нее недалеко. Хотя, если в дом угодит бомба, и в подвале не спасешься, дом рухнет и похоронит тебя под обломками. Такие случаи были, люди оставались заживо похоронены. Страшно даже думать об этом. Но подвал хотя бы защищал от осколков. И мы спасались там. Если бомбёжки начинались ночью, мать нас будила, мы вскакивали и в чем были бежали в бомбоубежище.
В тот раз мать Ирму не разбудила — слишком торопилась. Налет был внезапным, взрывы уже грохотали неподалеку. Мать в спешке завернула в одеяло младшую из детей, грудную девочку, и побежала в бомбоубежище. Она рассчитывала, что старшие сами проснутся и догадаются побежать в больницу — ведь им не впервой спасаться от бомбежек. Все остальные дети так и сделали. Но Ирма спала так крепко, что не проснулась, несмотря на гул самолётов и грохот взрывов. Проснулась только тогда, когда взорвался соседний дом. Грохот был такой силы, что левое ухо у неё с той поры оглохло навсегда.
Но бомбежки — не единственная беда того времени. Суров был голод тех лет. Семья Ирмы, как и все в то время, жила впроголодь и перебивалась как могла.
— Хлеба давали в день по четыреста грамм на работающего и по триста на иждивенца. Сперва хлеб был нормальный, из ржаной муки, а потом в него стали добавлять мерзлую картошку. Этот хлеб был плохой, но мы были рады, что есть хоть такой.
Мы выкручивались, как умели. По карточкам давали бутылку водки. Мы обменивали водку на два мешка картошки. Один мешок ели сами, другой продавали. Я ходила на рынок, покупала мяса — триста грамм. Мясо варили, делали суп. Отцу, работнику, мать накладывала суп с мясом, а нам просто мясной бульон. И эти триста грамм мы растягивали на неделю. Помню, еще ели одуванчики и крапиву — мы собирали, а мать варила из них похлебку. Ещё была такая лузга — оболочка от зерна. Её доставали на мельницах в окрестностях Рыбинска — специально туда ездили, чтобы раздобыть этой лузги. Потом мололи, полученную муку квасили и делали из нее кисель. И ещё помню дуранду — это подсолнечный жмых, спрессованный в брикеты. А вот откуда мы эту дуранду брали, уже и не вспомню. Кроме того, покупали поросёнка и картофельными очистками откармливали его до четырёх месяцев. Потом резали и были с мясом пару месяцев.
А однажды во время бомбёжки осколками пробило цистерну с патокой, которая стояла на путях. Патока хлынула на землю. И вот все жители ближайших улиц побежали к пробитой цистерне с чашками, плошками, кастрюлями — кто с чем. Собирали эту разлитую патоку прямо с земли.
Ирма пошла в первый класс только в восемь лет — когда фашистов отогнали от Москвы и бомбёжки прекратились. Тогда школы в городе заработали. Сперва девочка ходила в школу на Вокзальной.
— Не было ни карандашей, ни тетрадей. Бумагу для письма находили кто где. В классе писали на доске мелом, и даже с мелом было трудно, иногда его не хватало.
С одеждой тоже было туго. В школу Ирме пойти было не в чем. Тогда впервые и проявился её талант к рукоделию. В восемь лет она сама смастерила себе школьную форму.
— Мать дала мне своё чёрное шёлковое платье с белым воротником. И я перешила его на себя. В нём и пошла в школу.
Но вскоре случилась беда.
Первая школа Ирмы находилась на Пушкина. Чтобы дойти до школы, девочке нужно было перейти через железнодорожные пути. Однажды она попыталась проскочить между составами, которые съезжались, чтобы соединиться. Ирму зажало между ними и едва не отрезало ноги. Она чудом избежала этого, но все же ей сильно сдавило бедро. С той поры бедро онемело. После этого родители перевели её в другую школу.
Война закончилась. Жить стало легче. Но многодетной семье в послевоенной разрухе все равно приходилось трудно. Когда Ирма окончила школу, мать стала настаивать, чтобы дочь пошла в ремесленное училище. Надо было поднимать младших братьев и сестёр, и мать надеялась, что Ирма в училище перейдёт на заочное, начнет работать и будет помогать семье.
— Я сказала матери, что хочу поступать в машиностроительный техникум. Она мне — а где деньги? Кто тебя будет содержать, пока учишься? Я ответила: а я стипендию буду получать!
Ирма проявила характер — не отказалась от своего призвания, пошла учиться туда, куда её влекло сердце. Стипендию она действительно получала, потому что хорошо училась.
После машиностроительного техникума она недолгое время проработала на Полиграфе планировщицей — и ушла оттуда из-за рождения ребёнка. Да и, честно говоря, не нравилась ей эта работа — неинтересная, рутинная, и перспективы никакой. А Ирма хотела другого. В школе и в техникуме она была первой по математике. Она мечтала о такой работе, где сможет проявить свои математические способности. Когда дочка немного подросла, Ирма Михайловна устроилась техником на двадцатый моторостроительный завод, а потом перешла в РКБ, где от техника доросла до инженера-машиностроителя третьей категории.
Здесь она работала от души. Занималась расчётами параметров авиадвигателей. Это была её стихия — её любимая математика. Ей нравилось, что она делает важное и ответственное дело — производит вычисления, от которых зависит успешность проектируемых авиадвигателей.
За время своей работы Ирма Михайловна имела возможность наблюдать, как в результате научно-технического прогресса совершенствуются методы вычислений в авиаконструировании.
— Сперва мы делали расчёты на логарифмических линейках. Со временем линейки ушли в прошлое, их заменили арифмометры. Затем на смену арифмометрам пришли ИРы, а после уже были ЭВМ.
В РКБ Ирма Михайловна проработала 32 года, после чего вышла на пенсию. Но её деятельная и открытая натура не терпела покоя и прозябания в четырёх стенах. Поэтому на пенсии она сперва пять лет проработала медсестрой в Доме Воровского. А затем, когда уже не могла работать по состоянию здоровья, стала ходить в центр социальной реабилитации для пожилых и инвалидов «Здравушка».
В «Здравушке» она сразу почувствовала себя как дома. Здесь она всегда была среди людей — пожилых и иногда очень больных, но неунывающих, исполненных оптимизма и жизнелюбия. Они общались, устраивали чаепития, пели песни, ездили на экскурсии. А ещё занималась различны рукоделиеми. Это называлось «трудотерапия».
Здесь, на занятиях трудотерапии, Ирма и познакомилась с мастерством плетения из конфетных фантиков. Никто из её группы не заинтересовался этим ремеслом. Но Ирму Михайловну оно вдохновило и наполнило радостью творчества последние двадцать лет её жизни.
— Я запомнила, как плести косички из фантиков, но к чему это приложить, тогда ещё не понимала. Года через два мы побывали на экскурсии в Рыбинском музее-заповеднике. Я ходила по залам музея, рассматривала экспонаты. Больше всего меня восхитили русские народные костюмы. Я любовалась и не могла налюбоваться. Не хотелось отрываться от этой красоты. И вдруг меня озарило — а почему бы не сотворить такой вот костюм из фантиков?!
И она стала осуществлять свою идею. Сперва смастерила из фантиков головной убор. Потом — фартук и душегрею. Дополнила это бусами и манжетами. А напоследок сплела лапти. Все это сверкало и переливалось, как одежда сказочной царевны из русской народной сказки.
Когда Ирма Михайловна предстала в этом наряде перед знакомыми, они пришли в восторг. Разглядывали, ощупывали — все никак не могли поверить, что такое чудо можно сотворить из фантиков. Изумлялись — как вообще их подруга додумалась до такого!?
Ирма заявила, что из фантиков можно сделать что угодно. Знакомые стали просить смастерить им какую-нибудь вещицу — кто подставку, кто кошелек, кто пенал для карандашей. Она охотно выполняла их просьбы. И чем сложнее была задача, тем увлеченнее она отдавалась своему очередному творению, тем ярче играла её фантазия.
Её поделки разошлись по рукам. А молва о мастерстве разошлась по Рыбинску.
Директор библиотеки имени Энгельса увидела ее изделия и заказала декоративное настенное панно для библиотеки. Потом Ирму Михайловну пригласили в ДК «Радуга» вести мастер-классы. Потом и библиотека на Скомороховой горе предложила ей вести мастер-классы.
Правда, теперь из-за карантина мастер-классы закрыты, но Ирма надеется, что однажды они заработают, и она снова будет передавать своё умение другим. А пока она хочет воплотить свой последний замысел — двенадцать фигур животных, двенадцать знаков из китайского гороскопа. Она мастерит их для библиотеки на Скомороховой горе.
— Девять знаков я уже сделала, они висят в библиотеке. Остаётся сделать ещё три, и календарь будет закончен. Сейчас начинаю делать тигра — ведь по китайскому календарю следующий год пройдёт под знаком тигра.
Ирме Михайловне — 86 лет. Но она возвращает людей в детство. Она даёт им возможность своими глазами увидеть яркую и добрую сказку, вносит в их жизнь радость. А радостный человек лучше, добрее и великодушнее.
Анна Тропинина
