Надпись на картине, которой больше двух столетий, — всегда большая удача. Она позволяет дополнить образ, созданный художником, конкретными данными, привязать его к определённому человеку, событию или эпохе. Однако порой трудно делать однозначные выводы.
На этом портрете старушки в правом нижнем углу видна неяркая, но вполне разборчивая надпись, сделанная рукою художника: «П.И.Шляхтенков. Иловна. 1807 г.». Кажется, всё понятно: инициалы и фамилия автора, отчество-прозвище изображённой бабушки и дата создания.
Серьёзное исследование коллекции живописи в Рыбинском музее развернулось в начале 1970-х. До того времени штат сотрудников был столь невелик, и единственной возможностью было правильно пересчитывать сокровища, пыль протирать и за состоянием присматривать. Зато теперь началась череда открытий, сделанных рыбинскими музейщиками.
Не остался в стороне и этот портрет. Оказалось, что «Иловна» — это не отчество и не прозвище модели, а …название родовой усадьбы графов Мусиных-Пушкиных, где картина и была создана. Буква «П» в начале надписи тоже оказалась не именем, а сокращением от слова «писал» – «Писал И.Шляхтенков».
К сожалению, точное имя автора работы остается неизвестным до сих пор. Дело в том, что у Мусиных-Пушкиных в начале XIX века было двое крепостных художников Шляхтенковых, приходившихся друг другу родными братьями: Иван и Илья. Сравнивать работу не с чем: единственную известную нам работу Ивана Петровича Шляхтенкова ветром пролетарского интернационализма занесло аж в Алма-Ату.
Учились братья-погодки (Илья был на год старше) вместе, в специальной художественной школе для крепостных мальчиков, основанной их барином – бывшим президентом Академии художеств графом Алексеем Ивановичем Мусиным-Пушкиным. Оба брали уроки рисования у итальянского живописца Сальватора Тончи, выполнявшего поручения графа.
Ну а что же модель? Много лет сотрудники музея были убеждены, что обладают редчайшим изображением крепостной няни, этакой мусин-пушкинской Арины Родионовны, воспитывавшей многочисленных барских детей и удостоившейся за это собственного портрета. Однако несколько лет назад прозвучала иная гипотеза известного московского исследователя доктора искусствоведения Алексея Лебедева. Его версия гласила – на полотне запечатлена сама графиня Екатерина Алексеевна Мусина-Пушкина. В ее пользу свидетельствовал с виду скромный, но отнюдь не бедный костюм на пожилой женщине, а также значительное портретное сходство с работой кисти знаменитого Ф.С. Рокотова (о ней мы писали в прошлом выпуске газеты). Лицо, запечатленное Шляхтенковым, изображено в том же повороте, что и за четверть века до него, и, несмотря на морщины и заострившиеся складки, кажется вполне узнаваемым. Однако не старовато ли выглядит графиня? Ещё совсем недавно, на портрете В.Л. Боровиковского (подлинник — в петербургском Русском музее; его копия, находящаяся в Рыбинском музее, иногда попадает и в экспозицию) она смотрелась не молодой, но вполне цветущей дамой постбальзаковского возраста.
Объяснение может быть простое. В 1807 году Илье Шляхтенкову было лишь 20 лет, Ивану — 19. Может быть, поэтому 53-летняя модель предстала перед ними в образе старушки, у которой «всё в прошлом»? Или просто они никогда не видели свою барыню в большом свете? Художник добросовестно пишет то, что видит перед собою. Пожилая женщина в будничной одежде. Она не привыкла к праздности и вяжет спицами, чтобы скоротать время сеанса. Ей не надо смотреть на работу, руки хорошо помнят нужные движения. Следует отметить, что графиня Е.А. Мусина-Пушкина была не просто домоседкой и рачительной хозяйкой многочисленных вотчин, подобно пушкинской «старушке Лариной». До самого конца своей долгой жизни много читала, любила древнюю историю и проявляла живой интерес к происходящим событиям, собирала друзей и родственников. Добрая сердцем, она, тем не менее, решительно и подчас довольно круто вершила судьбы своих крепостных и своих детей. Так, в 1824 году Илья Петрович Шляхтенков её волей «унаследовал» после смерти своего старшего брата Владимира должность управляющего крупным имением. Не имея административных способностей, художник быстро запутался в делах и вынужден был на коленях просить графиню об отставке.
Но даже если созданный крепостным мастером образ не раскрывает всех многочисленных дарований модели, он всё равно убедителен. Простая композиция погрудного портрета, неброские краски серо-коричневой гаммы и лицо пожилой женщины, за видимым бесстрастием которой угадывается богатейший внутренний мир, напоминающий уже не «старушку Ларину», а «старушек» великого Рембрандта.
