Чету Румянцевых в Рыбинске знают многие, в Переборах — почти все. Они частые герои телевизионных сюжетов и газетных статей, особенно когда речь идет о приемных семьях. Представители администрации и народные избранники дарят им подарки 1 июня и фотографируются с ними в День матери. Вот и сейчас приемные родители оказались в центре внимания. Только повод далеко не торжественный. Супругов Румянцевых обвиняют официально в пренебрежении своими родительскими обязанностями, неофициально — в корысти и жажде наживы за счет воспитанников.
Анализируя факты
На настоящий момент в Рыбинске создано 69 приемных семей, где живут около 130 детей. Светлана Румянцева своих первых воспитанников взяла из реабилитационного отделения «Убежище» еще в 2004 году. Сейчас в ее доме 8 мальчиков в возрасте от 11 до 17 лет. Это если формально. Женщина уверяет, что детей 10, просто двое достигли совершеннолетия, и их постоянное место жительства, равно как и средства к существованию, органы опеки уже не интересуют. Еще один мальчик Игорь (все имена детей изменены по этическим соображениям) находится у Румянцевых по решению суда. 26 февраля его родной отец был лишен родительских прав. В ходе процесса мужчина просил оставить сына в переборской семье, где подросток живет уже 6 лет. Прокуратура пошла навстречу и удовлетворила просьбу. Но сколько дети еще пробудут у нее, приемная мама не знает.
26 февраля было богато на события. Как рассказала Светлана Румянцева, трех ее воспитанников в школе навестили представители органов опеки и заявили, что их забирают от «временных» родителей, на что имеется распоряжение директора департамента образования Валентины Кирилловой. Двое подростков отказались проехать с провожатыми, насильно увозить их не стали. А вот 11-летний доверчивый Павел принял предложение съездить «в гости», и попал в…детский дом. Пробыл он там, правда, всего пару часов, но, как уверяет Светлана Румянцева, и этого времени было достаточно для того, чтобы нанести ребенку психологическую травму. По ее словам, мальчик после таких «гостей» стал нервным, беспокойным, плохо спит и постоянно спрашивает, не увезут ли его еще раз. Органы опеки считают, что ничего драматичного не произошло. Павел с интересом играл на детдомовском компьютере, хорошо поел и был однозначно доволен. Потом его вернули домой, так как с кардинальными мерами решили повременить и приостановили действие распоряжения об изъятии у Румянцевых детей до «выяснения всех обстоятельств».
Так что же произошло? Почему доселе положительная во всех отношениях семья вдруг стала объектом серьезных обвинений и категоричных суждений?
Позицию отдела опеки и попечительства департамента образования Рыбинска пояснила начальник ведомства Галина Смирнова:
«Проблемы с семьей Румянцевых начались еще в сентябре 2009 года. Помимо денежного вознаграждения, приемным родителям на содержание каждого ребенка выдаются отдельные средства. Их размер зависит от возраста воспитанника и колеблется от 5415 до 7024 рублей. Часть денег по установленному нормативу должна идти на питание, оставшаяся сумма — на прочие нужды. За эти средства родители обязаны отчитаться. Форма отчета несложная, если не сказать – примитивная, — начальник показывает действительно простую таблицу, разделенную на графы с наименованием товара, его ценой, фамилией воспитанника и прочими пунктами, в которых можно разобраться без особого труда. — В 2009 году до сентября Румянцева не представляла нам отчет, несмотря на неоднократные напоминания. Когда отчет нами все же был получен, при проверке мы обнаружили значительную, на наш взгляд, экономию. Речь идет о десятках тысяч рублей. Естественно, у нас возникли вопросы, которые потом и вылились в нашу первую претензию.
Второй момент — самый важный для нас. При заключении договора с приемными родителями им детально объясняют их права и обязанности. Их задача — не просто поить, кормить, одевать ребенка. Родители становятся законными представителями детей и обязаны защищать их интересы и отстаивать их права как жилищные, так и имущественные. Мы, в отличие от них, не располагаем полномочиями, поэтому будущее юноши или девушки зависит от ответственности и сознательности приемных родителей. Семья Румянцевых по каким-то причинам не спешит выполнять свои обязательства. Один мальчик, сейчас уже совершеннолетний, потерял право на бесплатную приватизацию, лишился статуса сироты и снят с государственного обеспечения только из-за недоработки родителей в вопросе защиты его интересов. Другой до сих пор не поставлен на учет на внеочередное получение жилья, у третьего и вовсе возникли проблемы с законом, а мы узнали об этом только тогда, когда он уже находился в СИЗО. Последней каплей стало известие о том, что у Румянцевых имеется банковский кредит более двух миллионов, о котором мы также ничего не знали. Взвесив информацию, долго и мучительно обдумав решение, мы пришли к мнению, что у нас есть все основания расторгнуть договор с приемными родителями. Да, хваленая семья, да, столько лет она была у нас на хорошем счету, да, мы порой сами просили Светлану Владимировну взять еще ребенка. Я с себя вины за это не снимаю, но мы не всегда видим за бумажками реальное лицо человека. И мне самой сложно поверить, что мы так ошиблись, но факты говорят сами за себя».
Принимая решения
Какие бы претензии ни выдвигали в адрес супругов Румянцевых представители органов опеки, не слишком ли жестоко одним росчерком пера лишать детей дома, где они прожили не один год, и опять дать понять, что взрослые их вновь предали? Неужели не нашлось других способов решить конфликт? Может, стоит учитывать интересы детей, а не казенные нормы и правила? На эти вопросы ответила директор департамента образования Валентина Кириллова, чья рука поставила роковую для Румянцевых подпись в уведомлении о расторжении договора:
«А мы, по-вашему, чьи интересы преследуем? Думаете, мне было просто принять это решение? Но я поняла, что не могу через себя переступить, закрыть глаза на нарушение прав ребенка. Да, детям в семье лучше, да, им там комфортнее, но мы переживаем за своих воспитанников не только «здесь и сейчас», нас заботит их будущее: что их ждет, когда они выйдут из семьи, куда они пойдут, на что они будут жить и т.д. У нас есть определенные требования, которые нужно уважать, и мы не намерены заниматься попустительством. Если семья не готова или не хочет выполнять свои обязательства в том объеме, в котором это необходимо с нашей точки зрения, значит, мы вынуждены искать другие варианты устройства детей. Но, даже имея веские основания расторгнуть договор с семьей Румянцевых, я приняла решение приостановить процесс, взять тайм-аут, создать поле для диалога. Мы готовы договариваться и вместе искать пути выхода из ситуации. По моему мнению, человек, который заинтересован в решении проблемы, должен выяснить, что от него требуют и что он может сделать для урегулирования конфликта. Светлана Румянцева отказывается идти на контакт, разговаривает через адвоката, воспринимает все с явной агрессией. Я готова общаться, но желание должно быть обоюдным. Слушать, как оскорбляют моих сотрудников, как адвокат отдает распоряжения в моем кабинете, я, извините, не намерена. Пока со стороны родителей наблюдается полное бездействие, что тоже наводит на определенные мысли. Румянцевы не единственные, кто недоволен требованиями законодательства, их поддерживают еще около пяти семей. Мы недавно провели с ними «круглый стол». Тему условно разбили на несколько частей, среди них- права детей и права родителей. Так вот о детях мы говорили не больше трех минут. Напрашивается вопрос: что интересует родителей – их воспитанники или они сами? И как так получилось, что 6 семей недовольны работой органов опеки, а 60 довольны? В общем, я сделала первый шаг к поиску компромисса, я остановила процесс и готова общаться, но пока, к сожалению, не с кем».
В департаменте образования сожалеют, что Румянцевы настраивают против опеки детей, вплоть до того, что посылают воспитанников на разговор с включенным диктофоном. Вызывает вопрос специалистов и строящийся дом супругов с сайдингом и пластиковыми окнами. Вернее, их интересуют финансовые источники строительства. Кое-кто из знакомых семьи рассказал о том, что Румянцевы заставляют детей собирать грибы и ягоды, чтобы потом их продать. Словом, налицо вопиющая эксплуатация детского труда. Напоследок сотрудники опеки выразили уверенность, что без адвоката, который, наверное, тоже не бесплатно ведет дела Румянцевых, Светлана Владимировна разговаривать не будет, а в доме незваных гостей традиционно ждут фальшивые декорации в виде показного счастливого детства.
{image1}
Плача от обиды
На встречу Румянцева согласилась сразу. Адвоката не было, предполагаемых показных декораций тоже. Мне, «заряженной праведным гневом», любезничать с ней не хотелось, поэтому я сразу попросила ее прокомментировать все пункты обвинения. Светлана взяла пачку бумаг и принялась рассказывать:
«Я попала в такое болото, которое в кошмарном сне себе представить не могла. Мне кажется, началось все с Кремлевской елки, на которую мы ездили в канун наступающего 2009 года. После поездки в Москву ко мне подошли другие родители и спросили про деньги, которые они сдавали, чтобы мы съездили в столицу. Слово за слово — выяснили, что в департаменте некоторых вынуждали вернуть материальную помощь, которая выделялась в то время. Аргументировали тем, что деньги необходимы на доставку детей в столицу. Я сказала, что денег не получала и не отдавала. Родителям показалось это незаконным, и мы обратились в прокуратуру. Светлана Румянцева показывает бумагу из надзорного органа, в которой написано: «При проведении проверки было установлено нарушение в оформлении приказа… сотрудником были представлены оправдательные документы…на сотрудника наложено дисциплинарное взыскание».
– Вот с этого момента я и стала врагом номер один. В чем только теперь меня не обвиняют: у меня и миллионные долги, и дом, как свинарник, и сама я чуть ли не рабовладелец… Сотрудники опеки говорят моим мальчишкам, что я наживаюсь на них, «гребу и хапаю». Мы даже записали на диктофон этот кошмар. Но хоть один бы попытался разобраться! Вызвали бы меня и спросили: «Света, так и так, у нас к тебе вот такие вопросы, объясни». Нет же. Что-то там напридумывали, версий настроили и выводы сделали. Все за спиной. Дом тут наш фотографировали. Тайком приехали и давай его со всех сторон снимать. А что там снимать? Там одна стена красивая, остальное не доделано, пусто все. Мы и строим его только когда сыновья в отпуск приезжают. Они да муж колотят. Ну, мальчишки иногда помогают. У Виталика руки золотые, и нравится ему хозяйничать. А опека все с ног на голову ставит. Что я ни скажу, против меня же и используется. Сама им рассказываю: «Дом хотим купить, вместе все отремонтируем, чтобы потом старшему моему Витальке с братом жить. Сыновья помогут, муж». А в опеке потом родному отцу мальчишек говорят: «А вы знаете, что она Виталия не просто так в лесной техникум отдала? Он выучится и будет на ее сына батрачить, дом его ремонтировать». Ну, это как? Я теперь все разговоры веду только в присутствии третьих лиц, поэтому и хожу с адвокатом, чтобы не было возможности передернуть мои слова.
Отчеты эти. Раньше с нас их не так строго спрашивали, сдала и сдала. А в сентябре прошлого года в опеке появилась новая сотрудница, и началось. Тут буква не так, там цифра не так, в лицо бумаги бросит, иди, мол, переделывай. Не объяснят ничего толком, а прием два раза в неделю по несколько часов. Что, мне больше заняться нечем, кроме как ездить к ним постоянно? Я ведь не финансист, чтобы до последней цифры все проверять. Теперь все чеки собираю, но разве за каждой ручкой и стеркой уследишь? Мальчишки пойдут в магазин, купят на 500 рублей, чек, не посмотрев, первый попавшийся схватят, а потом оказывается, что он на 20 рублей, а у меня «экономия» получается. Или маленькому носки покупаю, а у него 37 размер ноги еще. На ценнике написано – женские, так меня потом в эти носки носом и тычут. Как будто специально ищут, к чему бы придраться. Но так же нельзя! Они что, босые, голодные, на паперти стоят? На нас же все смотрят, каждый обратит внимание, как одеты, что едят, чистые ли. Такой контроль только за нашими детьми.
Миллионы теперь нашли. А меня спросили? Этот кредит мы брали в 2007 году. Нам предложили участвовать в программе автокредитования. По условиям договора машина остается в залоге. Мы согласились. Часть машин пришла, а нашу по срокам задержали. Мы испугались и решили не связываться. Машину так в целлофане обратно и отдали. Теперь мне говорят, что у меня долги. Я побежала к судебным приставам: «Должна я что-то?». «Нет, — отвечают, — машину продадим, деньги направим в банк, ваше участие не нужно». Какие еще ко мне вопросы? Если бы я платила кредиты, еще понимаю, могли бы подозревать, что я использую детские деньги. Но я же ни одного платежа не сделала, ни копейки не внесла.
Следующий пункт претензий ко мне — это мой Антоша. Дескать, я на него деньги получала, а он в тюрьме сидел. Он совершеннолетний уже, но по закону мне платят за него до сентября, пока он не пойдет учиться. Посадили его 22 августа. За 8 дней я деньги лишние получила? Но никто почему-то не посчитал, на какую сумму я ему в СИЗО посылку собрала. Закон он нарушил, опека в шоке…. Он трудный мальчик, и специалисты об этом прекрасно знают. Они же сами с него расписки раньше брали о хорошем поведении и беседы вели. А после суда, когда ему условный срок дали, он куда вернулся? К плохой маме. Где он сейчас живет? У плохой мамы. Кто его кормит? Плохая мама. Я же его не бросила, хотя ничего за него не получаю. Но опеку это не интересует. Опека меня стыдит, что он не окончил школу, не сдал экзамен. Но кого волновало, что до того, как к нам в семью попасть, Антоша три года вообще нигде не учился. В 14 лет числился в пятом классе. И никого не интересует, как мы до 9-го с ним доучились, как каждый день с мужем в школу его провожали и караулили за углом, чтобы не сбежал. И никого не интересует, как его по подвалам искала, как проблемы решала, как прощения за его выходки просила. Сейчас Антоша учится в вечерней школе и обязательно закончит ее. Я уверена.
Еще одна претензия – братья Виталий и Игорь. Меня обвиняют, что я знала об освобождении из тюрьмы их отца и не предприняла никаких мер, чтобы лишить его родительских прав. В результате старший, став совершеннолетним, потерял право на государственное обеспечение. А я не знала! Мальчишки мне ничего не сказали, хотя встречались с ним. Не подумали, что я должна быть в курсе. Мне о родном отце в декабре сообщила опека, а он, насколько я знаю, к ним приходил в сентябре. Так кого винить надо? Конечно, меня, кого еще? А ведь Виталик продолжает жить у нас, несмотря на то, что я также ничего на него не получаю. Раз я такая плохая стала, раз только наживаюсь на мальчишках, так чего же я его не прогоню. Какая мне выгода? Но как же я его брошу, он же мой…»
Светлана Румянцева, несколько раз порывающаяся заплакать, наконец, не выдержала.
Между черным и белым
Бывают ситуации, когда нельзя ошибиться в своих предпочтениях, выбирая ту или иную сторону. Слишком велика цена ошибки. Бывают ситуации, когда нельзя делать выводы, не видя всей картины. Слишком мучительно разочарование. Бывают ситуации, когда нельзя рубить с плеча, принимая решение. Слишком страшна рана. Ситуация с семьей Румянцевых, нам кажется, как раз тот случай. Мы хотели дать возможность высказаться тем, кто не может друг друга услышать. Тем, кто занял позиции по разные стороны пропасти. Тем, кто видит в оппоненте только врага. Только с кем воюем, зачем, и не слишком ли дороги трофеи?
