Россиянин, ни разу не посещавший Францию, имеет несомненное преимущество перед россиянином, там побывавшим. Его преимущество в том, что он может произвольно в своем воображении рисовать отношения двух стран и двух народов, не соотнося свои представления с реальной правдой жизни, которая, конечно же, больше похожа на черный и черствый хлеб, чем на французскую булочку.
{image0} Этот россиянин будет большим романтиком, чем даже Теофиль Готье, посещавший Россию и Рыбинск в 1854 году. При этом вовсе не значит, что русский человек в мыслях о Франции будет грезить и питать иллюзии. Отнюдь, эти мысли о Франции будут, может быть, книжными, может быть, историчными, но только не идеальными. Память не позволит.
У Рыбинска была своя русско-французская дипломатия, свои связи: культурные, промышленные, военно-политические. Вот имена и названия, всплывающие в памяти хаотически, но постоянно: художник Борис Григорьев, дворяне Делло, княгиня Магалова, компания «Снекма», бароны Ротшильды, род Орлеанских.
Так же, как и вся Россия, Рыбинск воспринимает Францию как законодательницу мод, мировую галантерейно-косметическую фабрику, родину романтизма и стиля рококо, где в дубовых бочках плещется восхитительное вино, в кафе ведут споры известные всему миру поэты и художники, а на сцене «Мулен Руж» танцуют канкан обольстительные танцовщицы. Это, согласитесь, скорее, женский образ. Даже образ Наполеона, жестокого воителя и циника под стать Чингизхану и Гитлеру, трансформировался в литературный и театральный образ и заставляет современника думать о торте и коньяке, а не о жертвах глупой и бессмысленной войны. Сегодня та война, как и имя «маленького капрала», «злодея», «узурпатора» накрыта ореолом романтизма и невсамделешности.
В рыбинских архивных источниках тема Франции появилась исторически чуть ли не одной из первой среди других стран. Сначала появляется Польша и восстание Костюшко, а потом уже – тема войны с Наполеоном.
Долгие годы моей работы в архивах принес-ли плоды, которыми я поделюсь с читателем.
5 октября 1812 г. на войну с Наполеоном отправилось Ярославское военное ополчение, в составе которого были и рыбинцы.
В разгар войны 1812 года в Рыбинск приходит циркуляр, в котором главнокомандующий русскими войсками Кутузов требует от рыбинских властей «составить подвижной магазейн для армии». Но речь идет не об изъятии или экспроприации, а о приобретении его за счет средств казны. Все цивильно и гуманно. Земства Ярославской губернии должны предоставить 900 лошадей, 408 повозок с запасными колесами и осями, по 600 четвертей муки и овса и 413 погонщиков. Городские общества обязаны выделить 45 тысяч 520 рублей. Конкретно рыбинское общество – 3000 рублей, 37 пар полных упряжек, 32 марлицы, 4 топора, 640 саженей веревок, 48 четвертей гречневых круп (мера массы (веса) определённых товаров (вощаная четверть равнялась 12 пудам); сухарей — на каждую четверть в кулях в каждой по 2 четверти — 2 гарнца (гарнец — мера сыпучих тел, около 3 кг); рогож и шубьев – 96.
Рыбинск в ожидании Наполеона время от времени вяло подумывал о необходимости запасаться всевозможными маломерными судами, чтобы уплыть от захватчика по открытой в 1810 году Мариинской водной системе. Особенного энтузиазма и антифранцузских настроений в обществе не было. Поэтому понадобился талант и воображение художников слова, чтобы придумать некий патриотический подъем в обществе, организованный приехавшим в Рыбинск поэтом и инспектором лазаретов Иваном Ивановичем Козловым. Он является родственником наших Хомутовых. На торговой площади Козлов якобы обратился к рыбинцам с призывом делать пожертвования в пользу армии. «Браво, Козлов!» — как будто кричали осведомленные рыбинцы. Но архив как-то стыдливо молчит на этот счет, будто события этого не было вовсе.
Потом уже, после триумфа в Париже, многие рыбинцы, жертвовавшие и поставлявшие товары и продукты для армии, будут награждены и обласканы.
Один из особо отмеченных — купец Лаврентий Алексеевич Попов — в 1814 году удостоился аудиенции у императора Александра I, поднес ему хлеб-соль от рыбинского купечества на серебряном блюде стоимостью вместе с солонкой 500 тогдашних тяжелозвонких рублей.
Хотя надо сказать, была и такая «золотая молодежь», дети знати, которые вовсе не хотели «воевать француза» и так же «косили» от армии, как это делает современная молодежь.
А с солдатами великой наполеоновской армии рыбинцы познакомились в сентябре 1812 года, когда через Рыбинск и Рыбинский уезд на Вятку повели колонны военнопленных. 12 октября 1812 г. — две партии, из 93 и 8 человек; 19 октября – из 101. При движении через Рыбинский уезд у пленных было три ночевки – в деревнях Окинино, Панфилово. Из 42-х больных умерло 2 военнопленных, один — как раз в Панфилове. В свидетельстве о смерти тогда записали: «Умерший из пленных французской Армии неизвестный по имени человек в селе Панфилове, который смерть себе получил от последовавшей ему болезни, в чем сим и свидетельствуется. Сельский заседатель Мокровский».
И что же. Увидели рыбинцы пленных французов, сошлись, пообщались… и, «ай-й-ай», посыпались жалобы на французов самому Государю. Мол, эти самые «французские пленные, на путю чрез места, чрез которые провождаются, чинят разные обиды обывателям, оказывают неповиновение к конвойным командам, самовольно отлучаются и разными буйствами и неистовыми поступками вселяют страх в последних и возмущают их спокойствие». Словом, кто кого в плен взял, кто кого бояться должен – не понять.
Губернатор же насупил брови и прислал в Рыбинск строгий указ: «Уважая, сколь пагубны быть могут последствия, если подобные беспорядки усилятся, я строжайше предписываю земскому суду (принять) все зависящие от него меры к прекращению подобных беспорядков, отдавая под стражу первого нарушителя порядка или ослушника». Потом губернатор, видимо, вдруг вспомнил всегдашнюю русскую привычку валить все с больной головы на здоровую и на всякий случай присовокупил: «…но при том приказать исследовать, не делают ли партионные офицеры каких злоупотреблений относительно произвольного отпуска конвойных команд и паче крестьян для препровождения пленных, назначаемых, и обо всем, что по сему предмету откроется, донести мне немедленно».
Вот такие французско-рыбинские отношения времен первой Отечественной…
