Два совершенно разных, незнакомых друг с другом человека. Они родились в разных местах, прожили две полярные судьбы. Казалось бы, что объединяет пожилых мужчину и женщину, которые, живя в соседних домах Солнечной улицы и, возможно, не раз встретившись в магазине, не смогут сказать друг о друге ничего?
Вера Николаевна Цветкова и Владимир Семенович Соловьев необыкновенно улыбчивые, жизнерадостные и очень музыкальные люди. А еще они оба видели сумасшедшие глаза и уродливую улыбку кровавой ведьмы, имя которой без ужаса произнести сложно – Война.
Синий лен
{image0} Глядя на фотографии льняных полей, где синеют цветы, все строго правильной формы, с пятью лепесточками, или наблюдая созревшие льняные коробочки, легкие, как облака, многие могут представить себе всю нежную романтику его разведения. А взяв в руки горсть гладкого льняного семени, которое шелковой струйкой посыплется из ладони, непосвященный человек может позавидовать тем, кто ежедневно ощущает мягкость этой культуры. Романтику «льняного» детства Вера Николаевна до сих пор вспоминает с улыбкой. «Колхоз у нас был льноводческий. Машин не было, и все-все-все делали мы, дети. Пололи босиком, обуть было нечего, сорняк жесткий, руки колет. Потом, как набухнет колокольчик, лен надо драть. Потом его увозят колотить – и опять это делаем мы. Валики нам дадут – и мы на скамеечке сидим и лупим. Всех заставляли, и даже детки пяти лет тоже колотили. А им-то интересно, вроде как и работают, а вроде и просто стучат. Дальше лен стлали, сушили, поднимали, везли на ригу. Потом лен мяли. Я не могла, у меня силы мало было, я худенькая была. Дальше мы его трепали – и уже сдавали». Все это было до войны. Настоящая «романтика» началась в 1941-м, когда папу забрали на фронт. Тогда Вере было 12 лет.
Щи да каша – это роскошь
Сегодня с экранов телевизоров озвучивается великое множество диет, сопровождаемое кадрами с изображением худеньких, как тростинки, моделей. О вреде жирной пищи, содержащей холестерин, мы слышим с такой же регулярностью, с какой чистим зубы. Когда началась война, девчонки, оставшиеся в колхозе за хозяек, о «вредной» порции мечтали ежедневно. «Мы ели лепешки, мама пекла. Муки-то не было. Корова у нас была, несколько куриц было, берегли мы их незнамо как, чтобы хоть яичко было. То крапива, то свекла. Яйцо в траву добавим – и на огромный противень. Мне уже 84 года – я на свеклу до сих пор смотреть не могу». Разнообразие в рацион вносил картофельный жмых. В 22 километрах от села располагался завод по производству крахмала. Отходы производства, копившиеся годами, которые раньше брали только для корма скотине, стали спасать людей. Счастьем было найти весной картофелину на поле, которая стала уже прозрачной от морозов прошедшей зимы. Этот деликатес среди девчонок назывался «лява». «А как-то мы с Нюркой обнаружили в риге несколько колосков пшеницы старой. Мы ее собирали, сушили, сеяли и в жерновах мололи. А Нюрка была коровница. Вот она молока принесет телятам да нам оставит немного, ну, считай, что украла. Мы в телятник заберемся, возьмем судок, из которого их кормят, сварим в печке, сидим, едим. А наши Машка и Любка, ее сестра, пронюхали, стучат в окошко телятника, мы их с ложки через окошко-то и кормим».
Модный приговор
Лен сослужил добрую службу заботливым рукам, которые без устали драли, колотили, молотили, мяли и чесали его. В холодное время этих девчонок согревали грубые холщовые объятья домотканых рубашек. «Бывало, чесанешь – так рубец на теле и останется. А зимой валенки драные, голенища булавками приколешь – так и ходишь. Овца у нас была. Так немного и она спасала. В основном нам нужно было из ее шерсти на фронт для солдат вязать теплые носки или варежки. Варежки-то свяжешь – письмо туда засунешь, даже не знаешь, кому и пишешь, просто писали». Досуг юных деревенских барышень разнообразием не отличался. Закончат работу, усядутся на склоне холма и песни под гитару заводят. Но без шуток и в войну не обходилось. «Да конечно, озорничали. Если я озорник была, так как же без этого! Была у нас Дашка, не очень умная, и парень Сашка ей под стать. У него на спине чего только не было – и спички, и листва, все собирал. Он, хоть и дурачок был, но мы его любили. Ну и решили мы их поженить, в шутку, конечно. И давай мы их тут рядить, ее углем да свеклой накрасили, целую процессию венчальную организовали. Машка попом была, идет да поет басом: «Жена мужа боится, муж жены стыдится». А у нас смех! Вся деревня попадала от хохота. Обвенчали их, а они забрались в ригу, закрылись там – и не выходят. Три дня там сидели, мы не знали, как и вызволить, обвенчали на свою голову».
Война еще долго напоминала о себе Вере Николаевне. Папа, которого на фронт забрали с должности председателя, вернулся контуженным. Его снова попросили возглавить колхоз. Проверять семена на всхожесть было некогда, сеять надо было. Это была его первая и последняя послевоенная посевная. 20 гектаров посеянной им пшеницы не дали почти ни одного всхода. Приговор – 25 лет лишения свободы. Больше трети срока понадобилось для того, чтобы разобраться в его невиновности. Вернулся домой он только через 9 лет. Но Вера Николаевна и сегодня никого не винит, время, говорит, было такое. 15 мая ей исполнится 84 года. Но в ее памяти до сих пор осталась фраза «Мы дети войны».
Володька вернется
{image1} Владимир Соловьев ушел на фронт, будучи 17-летним мальчишкой. Как признается ветеран войны, ему, потерявшему двух старших братьев, больше ничего не оставалось. «Когда я, последний сын в семье, уходил, отец сказал: «А Володька вернется». И Володька вернулся… На костылях». В декабре 42-го он покинул родное Шестихино, и с тех пор он твердо выучил, что его путь лежит только вперед, к победе. 34-я запасная стрелковая бригада 71-го полка стала точкой отсчета военных дней Владимира Семеновича. «Командир ни в какую не хотел на фронт отправлять. Как увидал новое обмундирование – а мне гимнастерка по колено и разрез ворота ниже груди заканчивается – не пойдешь, говорит, – и все. А я говорил, что пойду. И так до июля мы с ним ругались». В июле Владимир попал на Ленинградский фронт. Владимир Семенович вспоминает эти казармы на проспекте Карла Маркса, как будто все происходило вчера. «Казармы буквой «П», а наверху метровыми буквами написано: «Хочешь жить – убей немца!» И я попал в 376-ю дивизию, в разведроту. И в этой дивизии я прошел до Пскова».
Два бойца
26 января 1944 года началась артподготовка к снятию блокады Ленинграда. «Примерно часа два все гудело, дымило – неба не видать было, а 27-го мы блокаду прорвали и пошли в наступление. До Пскова 300 километров. Мы шли месяц». Полк стоял под Псковом около полугода. На возвышенности, в деревне Гора, располагались немецкие солдаты, а внизу, в болоте, в сырых землянках – наши воины. В один из майских дней 44-го года на фронт привезли художественный фильм «Два бойца». И, когда красноармейцы собрались в болотистой низине в кустах посмотреть на талантливую игру Марка Бернеса и Бориса Андреева, начался немецкий обстрел. «Кое-кто убежал, а нас, несколько человек, осталось. Там показывают окопы – и мы в окопах сидим. Еще в Союзе никто этого фильма не видел – а нам уже привезли. Ну, они под обстрелом быстренько прокрутили – и уехали». Поддержать боевой дух советского солдата – полдела. Для устрашения врага на фронт присылали людей, знающих немецкий язык, которые через громкоговоритель агитировали фашистов сдаваться и переходить под наши флаги. Такой человек прибыл и в расположение, где служил Владимир Семенович. «Командир меня вызвал и приказал сопровождать агитатора по «нейтралке». А там местность-то болотистая, да туманы по утрам, слышимость такая, что на расстоянии километра кажется, что человек в пяти метрах от тебя говорит. Вот мы с этим парнем и пошагали. Автомат на плечо, гранаты по карманам – и вперед. Он только в трубу свою прокричал «Ахтунг, ахтунг! Официре унд зольдате» — начали прилетать мины. Первая рванула, вторая, я ему говорю: «Подожди, не болтай больше». Еще одна мина разорвалась – и закончили. Он снова заговорил – и у нас с немцами начался «обмен любезностями». Они выпустили самолет-разведчик, из него на нас посыпались листовки. В них все политбюро во главе с товарищем Сталиным призывали перейти на сторону немцев». Для того чтобы никто больше не увидел и не прочел ни единого слова, было приказано все до единой листовки собрать и в мелкие клочья разорвать.
Соло для фугаса с оркестром
Владимир Семенович оказался музыкальным и на редкость романтичным человеком. Рассказывая о том, чем опасен тот или иной снаряд, он воспроизводил их звуки. Наступление на Ригу было особенно «мелодичным» и запоминающимся. 14 сентября 44-го года война изменила либретто судьбы помощника командира взвода сержанта Соловьева. «Идем мы с ребятами брать «языка», со мной еще трое, слышу «ш-ш-ш». А снаряды летят – они шипят, а мина поет, как пятая симфония Шостаковича. Особенно шестиствольный немецкий миномет, как выпустит 6 зарядов – и вот они на разные голоса, летят и поют». Вскоре к разведчикам пришел посыльный и сообщил, что «язык» больше не нужен, надо готовиться к общему наступлению. Только забрезжил рассвет – стали готовиться к наступлению. «Мы впереди, пушки сзади, снаряды летят над нами, а горячий воздух от пушек буквально обжигает. В этом бою мы потеряли многих. Командир взвода погиб, и еще человек пятнадцать. Мне как раз осколок от снаряда прилетел, от фугасного, и ранил в бедро. Ощущение было, как будто палкой стукнуло по ноге. Еще метров сто я мог бежать». Когда ноги перестали слушаться, Владимир Семенович отдал своим бойцам команду «Вперед!», а сам остался на поле, нашел ячейку (окоп для одного) и в бреду от потери крови стал ждать.
Вовка проехал
Дальше были многочисленные госпитали, и красноармеец Соловьев был комиссован домой. Одна нога бойца оказалась короче другой на 5 сантиметров. Это не помешало Владимиру Семеновичу продолжить трудовой путь в 47 году. Он вернулся на железную дорогу, откуда ушел в армию. «Начинал, как Павка Корчагин, кочегаром, потом помощником машиниста, затем машинистом. Еду мимо дома, дам свисток – там говорят: «Вовка поехал». Дальше было Объединение моторостроения, где Владимир Семенович и закончил трудовой путь, отработав на предприятии 27 лет. Сегодня он с гордостью рассказывает о звании красноармейца. «Мы были не солдатами, солдаты – это больше наемники, а мы были красноармейцами. Звучит?». Гордится он и своим сыном, показывая его фотографии в книге, посвященной 95-летию НПО «Сатурн», а еще гордится своей профессией. «Мы никуда не стремились наверх. Мы знали, что кочегары нужны, помощники машиниста нужны, а уж машинисты – тем более нужны».
Нужны. Без сомнений. Нужны такие люди, благодаря которым музыкой нашей жизни стали капли дождя за окном, а струны наших душ задевает мелодия разливистого детского смеха. Спасибо вам, Солнечные люди Солнечной улицы, за то, что мы никогда не услышим эту «стальную симфонию снарядов»!
