Мы беседуем с Ильей. Первое впечатление: открытая улыбка, прекрасная речь. Интеллектуал. Джинсы. Офисные заплатки на локтях пиджака.
— Откуда это увлечение? И кто ваши первые в этом учителя?
— Когда-то давно я посещал кружок Дмитрия Юрьевича Ардова в ЦДЮТ, в 9–10 классах занимался робототехникой. Разбирал холодильники, делал водяные часы — когда вода достигает какого-то определенного уровня, загорается лампочка или подается сигнал… Благо, отец мне помогал с консультантами-электронщиками, которые меня натаскивали в моих изобретениях. Он — инженер, работает в военной отрасли. Наверное, от него я получил уверенность в том, что люди решают все. Ну, а потом я вдруг начал участвовать в конференциях и понял, что мне это интересно.
Мои учителя? Глобально — родители. Они помогли мне реализовать мои первые детские мечты о творчестве. У меня было достаточно много энциклопедий, я всем говорил, что читаю только энциклопедии. И еще учитель по литературе, которую я вспоминаю с удовольствием, Наталья Коптелова. С ней мы учились размышлять, писать сочинения. Какого-то гуру в моей жизни в области техники и информатики не было. Множество людей в разные отрезки времени дали очень ценные наставления.
— А когда и как начал самостоятельно работать?
— Я работал уже со второго курса — в «Кристе» дизайнером, в других местах. Три года торговал акциями на бирже. Да, была еще в школе такая мечта, я был уверен, что это могут себе позволить только крутые дядьки с Wall Street. Но оказалось, что в городе работает офис брокерской компании «БрокерКредитСервис», одного из самых крупных игроков на Российской фондовой бирже. Пришел, записался, начал учиться, заработал денег на первый капитал и стал торговать на него. Сначала скромно было, потом… В общем, я показал итоги торгов за год разным людям, и удалось привлечь еще инвестиции. Такое вот небольшое свое дело было на бирже — весьма успешное. Но однажды я понял, что это полноценная работа, на которую уходит очень много времени. А чтобы на счете было достаточно большое количество нулей, нужно долго работать с ежепятнадцатиминутным просмотром новостей. Связывать свою работу именно с биржей не хотелось. К тому же в то время в торги пришло большое количество роботов, и сейчас на инвестиционном рынке торгуют в основном программы-роботы, которые могут работать с частотой тысячу операций в секунду. Человеку с ними тяжело конкурировать, и я тогда решил свернуть эту деятельность и найти что-то поинтересней.
«ЗУБНОЙ» ПЕРЕВОРОТ
— Как вдруг возникла эта тема — стоматология? И кто он, ваш компаньон?
— С первого же курса мы в институте создали большое студенческое КБ во главе с тогда уже бакалавром Александром Петровым. Были интересные проекты — и для городской промышленности, и для кафедры. В то время нас и нашел Евгений Рощин, московский врач-стоматолог, со многими идеями в этой области. Как узнал про нас? Так страна у нас небольшая, у него в Рыбинске родственники живут, они и подсказали. Евгению 32 года, заведует двумя отделениями московской районной стоматологической поликлиники, которая не чета нашей — семь этажей. Практикующий член Совета Европейской ассоциации стоматологов, и дипломов у него, наверное, на две страницы печатного текста. Учился в Италии, Австрии, в Германии, заочно — в Японской школе стоматологии. То есть, всю свою жизнь занимается наукой, сейчас пишет докторскую. Он побывал во многих странах, приобщился к самым современным мировым технологиям в стоматологии и понял, что они… устарели. С этим и приехал к нам и сказал — я хочу сделать вот это и вот это, нельзя ли сделать вот так-то…
Мы из совершенно разных миров. Евгений — совсем не техник, но прекрасный врач. Я — абсолютно не врач, но какой-то техник, у которого где-то что-то горит. И так получилось, что мы объединились. Некоторые его идеи вообще не имеют реального воплощения, потому что противоречат законам физики. Но есть другие — классные, и мы взялись за их реализацию на практике. Это хорошая связка науки, технологии и техники.
Правда, на время эту работу мы отложили, потому что встал вопрос поиска финансов для развития проектов. И у него не было понимания, что это переворот в стоматологической индустрии. Мы разбежались. Я, получив бакалавра, учился в магистратуре и работал по заказам приборостроительного завода. Получилось неплохо заработать, к тому времени и Евгений понял, что сможет финансировать наш совместный проект. И мы снова к нему вернулись.
— А вот теперь рассказывайте, в чем суть вашего прорыва в стоматологии.
— Мы работаем в области функциональной стоматологии, когда врач и пациент думают о том, что же последует за простым протезированием. Нижняя челюсть поддерживается 18 парами мышц, и любое изменение влечет за собой перемены во всей системе височно-нижнечелюстного сустава, меняется прикус, функция мышц. Неудачный протез может вызвать подвывих сустава. Если у ребенка неправильно развиваются зубы, допустим, слева запаздывают, справа — опережают в росте, то у него искривляется осанка — это скажет любой стоматолог.
— Вы уже дока в анатомии.
— Пришлось почитать несколько книг на самом базовом уровне, чтобы говорить с партнерами на одном языке. Область функциональной стоматологии — изучение зависимостей. И эта область стоматологии у нас в стране, в отличие от Европы, совершенно не развита. Большинство европейских клиник пользуются таким оборудованием, о котором у нас мало слышали. К примеру, вот эта штука с челюстями называется артикулятор, он позволяет вручную подогнать челюсти одну к другой, подточить протез — нужно только настроить диапазон движений с учетом индивидуальных особенностей строения челюстей пациента, опять же вручную. А параметры настройки выдает компьютер, используя данные, полученные другим прибором — аксиографом, который записывает движение челюстей человека с помощью ультразвуковых или магнитных датчиков.
Эти приборы широко используются на Западе, а в России работают от силы полсотни аксиографов. В самых продвинутых клиниках есть такие вот импортные артикуляторы, а повсеместно на вооружении у ортопедов допотопные окклюдаторы — простейшие конструкции на шарнире, позволяющие воспроизводить открывание и закрывание челюстей. Как у крокодила.
Но челюсти человека в процессе жевания совершают сложные движения в трехмерном пространстве, а не вокруг одной шарнирной оси. Поэтому очень много изъянов в протезировании, и процентов 60 пациентов жалуются, что им неудобно жевать с новыми протезами. Чаще всего человек уже не приходит к протезисту, надеясь, что привыкнет.
— Или вообще кладет зубы «на полку».
— Точно. Живые зубы могут подстроиться, а искусственные, особенно если это импланты, — нет. Наш организм настолько податлив, что челюсти просто будут переформировываться, изменяя привычное движение, а это может спровоцировать сложные заболевания суставов, которые двигают нижние челюсти во время разговора или приема пищи. Или привести к поломке протеза, к ускоренному стиранию живых зубов.
Евгений Рощин придумал совершенно другую концепцию: артикулятор должен стать роботом, который будет запрограммирован под индивидуальные особенности человека. Управляться не вручную, а компьютером. И воспроизводить движение челюстей в трехмерном (3D) пространстве, используя данные, полученные с помощью аксиографа. С этим он приехал к нам и предложил: у нас уже есть аксиограф, давайте создавать опытный образец робота. Мы его создали. Но вскоре поняли, что он нам не нравится. Сказать точней, мы поняли, насколько несовершенен и морально, и физически даже самый передовой образец аксиографа. Это довольно громоздкая конструкция, одна ее часть крепится прямо к зубам нижней челюсти, верхняя дуга фиксируется в слуховых проходах, еще одна деталь упирается в переносицу. Удовольствие не из приятных, вплоть до болезненных ощущений. Но главный минус — в неточности показаний аксиографа, что сводит на нет лучшие качества робота.
В общем, мы отложили в сторону нашего робота на полтора года и взялись за конструирование нового аксиографа. И вот что у нас получилось: маленькая изящная конструкция, которая надевается на голову сверху. Аксиограф использует видеокамеру. К зубам клеятся небольшие маркеры — такие датчики используют при съемках анимационных фильмов по технолгии motion capture, когда сначала по датчикам снимаются движения человека, а потом эти движения воспроизводит анимированный персонаж. Датчик на старом аксиографе весит 790 граммов. Наш — всего 2,5 грамма.
Наш программист выдал характеристики новой камеры для аксиографа, и среднеквадратичное отклонение получилось 600 нанометров, то есть, чуть меньше микрона. Это здорово, мы очень радовались, нам столько даже и не надо, хотя считается, что человек может почувствовать между зубами частицу в 10 микрон, или 0,01 миллиметра. Сейчас уже в производстве первая серия аксиографов, два опытных образца мы отправили в Германию, где они тестируются нашими коллегами. И еще два — в России. Последнюю версию прибора я вчера увез в Москву, а его прототип, отпечатанный в 3D-принтере, выглядит вот так.
Параллельно, пока делали сам аксиограф, зарождалась наша концепция, которая на латинском называется FIRA, а по-русски — функциональная индивидуально воспроизводимая артикуляция. Возникло понимание индустрии, и захотелось сделать множество оборудования и программного обеспечения. Связать, например, запись траектории движения челюстей с компьютерной томографией, чтобы смотреть, как движутся суставы пациента. Не видя результатов томографии, ни врач, ни компьютерная программа ничего не знают о строении сустава. Дальше — связать траекторию движения с эстетикой, то есть 3D-сканированной головой пациента. Чтобы опять же изучать влияние и планировать лечение. Потому что, например, ортодонтия всегда делается для эстетической красоты, исправляется прикус, и обязательно изменяется форма лица. «Давайте это делать», — сказал Евгений. Мы ответили — давайте. Связались в программном обеспечении с cad/cam-системами для проектирования и изготовления зубных протезов. Это самые современные технологии в стоматологии, в которых уже нет гипсовых слепков, ручной отливки с большой погрешностью, многочисленных примерок и подгонок.
Все гораздо проще и быстрей: делается слепок из силиконовой массы, сканируется, врач в программе подбирает из набора «библиотек» нужную коронку, подгоняет ее в 3D-редакторе и отправляет технику. А техник уже не льет коронку или мост, а отправляет ее на станок. И пятикоординатный фрезерный станок фрезерует коронку, к примеру, из модного сейчас оксида циркона. То есть, ручной работы практически нет, разве что на этапе полировки образца, чтобы он выглядел красиво, или очень ювелирно — уже во время установки. Это не просто комфорт для пациента и врача, это значительная экономия времени.
— Насколько ваше открытие революционно? И какой интерес проявлен российской и зарубежной стоматологией?
— В этом нет большого открытия, как, к примеру, бозон Хиггса. Мы привнесли немного современных технологий в то, что есть сейчас. Насколько это революционно, покажет время. Если это появится хотя бы у каждого десятого врача, это будет революцией.
В нашей стране интерес проявляют именно частные клиники, с которыми мы плотно работаем. Почему не государственные? Все банально зависит от свободы тратить свои собственные средства. Частная клиника может позволить себе cad/cam-системы, это стоит достаточно дорого. Но им это интересно, потому позволяет протезировать быстрее, точнее и качественнее. В июне мы представляли свои разработки в Санкт-Петербурге и Ростове, в сентябре — снова Ростов и международная выставка в Москве, в «Крокус-Экспо», в которой мы тоже участвуем.
Большой интерес и у западных партнеров — врачей и клиник Австрии и Германии. Туда уже уехали два наших аксиографа. Но интерес не только в этом оборудовании, а в и современном программном обеспечении, в котором мы постараемся объединить как можно больше — томографию, эстетику, остеопатию, добавим наборы библиотек, шаблонов и т.д., чтобы техникам и врачам было удобней.
А вчера были в Москве и обсуждали возможность изучить суставы пациента… без томографии. Томография все равно достаточно вредная штука, и часто ее делать не рекомендуют. А в процессе сложного лечения, когда, например, убирают подвывих сустава, требуется многоразовая диагностика, что совсем не полезно. В Европе, например, за необоснованное рентгеновское обследование вообще может быть уголовная ответственность. Так вот, мы решили по траекториям зубов, которые мы диагностируем с помощью аксиографа, рассчитать истинное положение сустава по определенным функциональным движениям. Пока это только идея, но мы идем к открытиям в этой области. Евгений прислал нам много рентгеновских снимков (у него в день по 20 пациентов), с которыми мы можем сравнить данные, полученные без томографии, и подтвердить или опровергнуть правильность нашей гипотезы.
САМИ СЕБЕ ИНВЕСТОРЫ
— Вы обмолвились про «Сколково».
— Да, мы сотрудничаем со «Сколково». Два года назад мы искали источники финансирования, и нам посоветовали — вот есть «Сколково», взгляните в их сторону. Мы взглянули. Недавно проходил отбор в «Russian Startup Tour», который проходил по городам всей страны, в том числе и в Ярославле. Мы туда приехали, рассказали о себе. Нам сказали, что все интересно, но, наверное, у нас разные форматы. У нас венчурные инвестиции — короткие деньги, а у вас, мол, такие масштабные проекты, да еще вы планируете открытие клиники. Нам, действительно, нужны достаточно глубокие инвестиции на продолжительное время. Хотя при этом мы взяли призы — два сертификата на участие в другом инкубаторе, и на право быстрого попадания в финал конкурсов. Оттуда пошла рассылка, и в ней — интересное предложение стать резидентом ядерного кластера «Сколково». Им интересна наша обработка томографии. Мы эту возможность рассматриваем.
— Что касается инвестиций. Где вы их находите?
— Пока мы сами себе инвесторы. Зарабатывает в стоматологии Евгений. А мы работаем по заказам приборостроительного завода. Большой объем инвестиций потребуется для рекламы, но это следующий этап, а сейчас зарабатываем столько, сколько нужно нам на разработку.
— А можно подробней про заказы РЗП?
— Мы уже два года разрабатываем для РЗП современную электронику на отечественной электронной базе, заменяем западные аналоги. Это замещение импорта западной электроники, которое мы начали задолго до украинских событий. Быстро отказаться сложно, потому что отечественная промышленость много чего не производит. Но уже используем совершенно новые и классные микросхемы, которые производят под Зеленоградом, в Нижнем Новгороде. Они могут составить конкуренцию западным аналогам. Этот процесс интеграции российского в российское мы и проводим.
— А мы вообще способны провести импортозамещение не в силу конкретной политической ситуации, а потому, что это нужно нашей экономике? Или нам всегда требуется какой-то пинок, простите, под зад?
— Пинок — это хорошо. Сейчас все пойдет быстрей.
— А если ситуация нормализуется, санкции отменят и замещение закончится? Или…?
— Знаете, не так все страшно. Недавно я общался с ребятами с кафедры станков РГАТУ, с профессором Александром Рыкуновым. Оказывается, в Рыбинск приезжают японцы и консультируются по вопросам резания особо твердых чугунов, что для России никогда не было большой проблемой, потому что мы занимаемся металлургией давно. Рыкунов, которого они называют Александр-сан, сам преподает это студентам уже лет двадцать, и его отец это преподавал. А для японцев это — космос, потому что они исторически металлургией не занимались.
А если говорить про импортозамещение, мы способны заменить многое, но не все, потому что нет элементной базы, многое в стране вообще не производится. Но к этому все идет. Открываются классные заводы, делаются реальные комплектующие, в чем-то превосходящие Запад. Просто в Россию никогда не поставлялись законодательно элементы с символикой «милитари». Это расширенный диапазон эксплуатационных характеристик. И сейчас создающиеся в России элементы обладают такими характеристиками, к примеру, при вибрациях, нагрузках, температурах от –60 до +125 градусов это все работает. Здорово, интересно. Думаю, что в скором времени мы сможем заместить большую часть импорта, а все остальное будет отдано нашим партнерам.
— А армия об этом знает?
— Сейчас как раз то самое время, когда начинаются изменения. Еще пять лет назад не было и десятой доли того, что есть сегодня.
— В России всегда было много прекрасных мозгов, которые постоянно производят нечто удивительное. Только до реальной экономики мало что доходит…
— Значит, реальной экономике это не нужно. Я пока не способен ответить на вопрос, почему в России все так, а не иначе…
— Вы абсолютно уверены, что ваш продукт пойдет на рынок? Вы уже из этого делаете бизнес?
— Да. Мы пытаемся. По нашим субъективным ощущениям, мы шагнули чуть дальше, чем подобные компании и подобные продукты на рынке. Из этого сложится чистый бизнес, надо будет противостоять конкурентам, делать рекламу, договариваться о сертификации в разных странах…
Мы привыкли думать: вот оно, придумали и сделали! О! Осталось чуть-чуть! А на самом-то деле от придумки до реализации — пропасть, с которой мы тоже столкнулись. Оказалось, сложно найти производителя, нормальных юристов, финансистов, разумеющих именно в этой сфере. В России мало что производится, а в медицинской отрасли — тем более. Чаще это расходные материалы — цементы, порошки. Мало производится оборудования, и мало с кем можно проконсультироваться. А вот сейчас наше субъективное, возможно, максималистское мнение: да, действительно, что-то есть на рынке. А у нас есть это «что-то», и еще чуть-чуть сверху. Вот здесь они нас обходят, а вот здесь — мы их. И если мы не замедлимся, а продолжим работать уже с производством, сертификацией, патентованием, обозначим наши авторские права, то у нас получится хороший конкурентный продукт уже на мировом уровне.
— С патентованием справляетесь?
— Да, 13 патентов в России и в Германии, в России — больше. Почему в Германии? Германия, Израиль, Япония и Америка — несколько крупных полюсов развития медицины. Германия предпочтительней, потому что туда недолго лететь, и там сам процесс идет быстрей. Америка — слишком дорого, порядка 10 тысяч евро за патент. Это в несколько раз дороже, чем в Германии, и во много раз дороже, чем в России.
— А другие варианты инвестирования? Кредиты, инвестфонды?
— Кредит хорошо использовать для работающего бизнеса, приносящего доход. Мы же бизнес только создаем, и все заработанное вкладываем в разработки, оборудование, содержание помещения. Есть программы — «Старт», «Умник», в которых я сам участвовал со своими разработками, когда учился в университете. «Умник» — это 400 тысяч рублей на два года. Для нашего уровня разработки — это совсем ни о чем. В «Старте» — максимум 3–6 миллионов, это уже интересно, но там потребуется очень много отчетности. Мы взвесили все «за» и «против» и решили зарабатывать самостоятельно.
Вот мы в прошлом году занимались прибором «электронная копирка». Нашли интересную лабораторию в Барселоне, что-то начало получаться, но потом мы разуверились в необходимости этой технологии. И просто закрыли это направление. А если бы мы под это дело взяли инвестиции, все было бы гораздо сложней. В исследованиях нельзя заранее сказать, какой будет результат.
— Когда ваша продукция пойдет в серию?
— Сейчас к нам едет первая партия видеокамер для аксиографа из Германии, на следующей неделе должны получить, уже отправили запросы на материалы — тоже в Германию и за Урал. В середине сентября мы планируем выдать первые сто приборов. Производство? Смотрели на Китай, но это будет следующий этап. А пока — в Подмосковье или за Уралом. Все сырье и компоненты есть в России, из-за рубежа — только видеокамеры. А что касается робота, то вся электроника будет только зарубежная, потому что в России этого нет и в ближайшее время не появится.
— Появятся ли ваши разработки в рыбинских клиниках?
— Думаю, обязательно появятся, потому что будут намного дешевле устаревших импортных приборов, которые сейчас есть в лучших рыбинских клиниках.
ОКОЛОСТОМАТОЛОГИЧЕСКОЕ
— Кроме стоматологии что еще интересно?
— У нас есть интересное направление — археология. Все пошло от Рыкунова. Когда-то давно я попал в Рыбинскую археологическую экспедицию, и вот уже семь лет я туда езжу исправно. Был и в этом году — на пару дней, а когда-то весь месяц жил в палатке. В этой экспедиции мы познакомились с Юрием Борисовичем Цетлиным, профессором Российского института археологии, редким знатоком древней керамики. Мы сделали для института программу по изучению керамических контуров сосудов.
— Какая она, ваша команда?
— О, это замечательные люди. Всего 15 человек. Евгений Рощин и его жена работают в Жуковском, на базе клиники СТК-элит у Сергея Голышева мы проводим исследования. Врачи генерируют идеи, а наша рыбинская команда программистов и конструкторов (10 из 15 человек — рыбинцы) их воплощает в технические и программные разработки. Кто-то здесь, в офисе. Кто-то работает дома — и это не аутсорсинг и не фриланс, просто ребятам так удобней. Ребята в Питере помогают с администрированием наших серверов. Возраст? Разработчики — до 30 лет, самому старшему, наверно, 28. Есть конструктор, которому за 60, и он уже на пенсии. Врачам — от 25 до 35. Команда сложилась исторически — нет ни одного человека, с кем бы я не был достаточно хорошо знаком. А если не был знаком, то очень много слышал.
— Вас как-то коснулись западные санкции?
— Недавно наши партнеры из Германии в очередном письме как раз коснулись этой темы, сообщив, что пока все хорошо, и если ситуация не ухудшится, то мы сможем сотрудничать, как и прежде.
— Может, только бизнес спасет ситуацию, потому что именно он дорожит тем, что нарабатывалось годами, выстраивалось десятилетиями. Вы из Рыбинска не уедете? Или вы уже гражданин мира?
— Нет, в ближайшее время не уеду. Хотя все покажет время. Я часто бываю в Москве, а здесь — основная разработка. И будет здорово, если она останется в таком классном городе, как Рыбинск. Мы находимся недалеко от Москвы. Надо вылететь за границу? Шесть часов — и ты в аэропорту. При этом здесь достаточно дешевые коммунальные услуги, аренда, оплата работ на аутсорсинге. В Москве это были бы совершенно другие деньги. Здесь нормальная экология. Так что и жить, и работать здесь мне лично очень приятно. Конечно, у нас есть планы построить свою клинику в столице, возможно, когда-то туда переберемся.
— Были предложения работать за рубежом?
— Было несколько предложений: давайте мы у вас купим технологию, но мы отказались — она нам самим интересна. В нее вложено несколько лет исследований. Предложений работать за рубежом по этой тематике не было. Если появятся в разрезе — а давайте вместе что-то делать, такие обязательно рассмотрим. Я не держусь за Рыбинск двумя руками. Но и не стремлюсь отсюда вырваться. Все будет зависеть от места работы. Другое государство? Нет, я об этим не думал. Мне интересней было бы работать в России, которая дала мне образование и позволила сделать то, что я уже сделал. Ну, а если в чем-то мы с моей страной разойдемся взглядами — как знать…
