Однако, конечно, творцов было в блокадном Ленинграде значительно больше. Любопытно, что среди художников оказались сразу трое, связанные с нашим Рыбинском. Это, конечно, не случайно, ведь не зря старинная поговорка гласит, что «Рыбинск-городок – Питера уголок». Действительно, наш город издавна был связан экономическими, транспортными, а вслед за ними и быстро протянувшимися человеческими, культурными скрепами именно с северной столицей. Так что дорога в Петербург-Ленинград из Рыбинска была очень крепко проторена.
Все три художника были почти ровесниками, выбрали себе одних и тех же наставников в искусстве и были не просто знакомыми, но и творческими соратниками-единомышленниками. Итак, знакомимся… Павел Михайлович Кондратьев, Вячеслав Владимирович Пакулин, Татьяна Николаевна Глебова.
Павел Кондратьев, правда, родился в Саратове, где работал в это время его отец – пароходный машинист. Но все сознательное детство и юность он провел в Рыбинске, где закончил и школу, и изостудию Пролет-культа. Мало того, совсем еще юным он успел поработать хранителем художественно-исторического музея. Однако, как показало будущее, его влекло самостоятельное творчество и эксперимент. И в 1922 году он поехал в город, еще называвшийся Петроградом, поступать во ВХУТЕИН – высший художественно-технический институт.
Одновременно туда же поступил и Вячеслав Пакулин. Переехавший из Рыбинска в северную столицу еще до революции пятнадцатилетним подростком, он уже закончил к этому времени училище технического рисования, утратившее за время его обучения имя барона Штиглица.
Вернувшаяся в Петроград из Рыбинска в 1921 году урожденная петербурженка и потомок мологских дворян Татьяна Глебова в том же 1922 году стала художником фарфорового завода.
В середине 1920х годов Глебова и Кондратьев стали учениками знаменитого основателя «аналитического искусства» П.Филонова, призывавшего: «Упорно и точно рисуй каждый атом». Пакулин же сам возглавил общество «Круг художников», объединившее группу выпускников ВХУТЕИНа, позже в большинстве своем выросших в крупных мастеров «ленинградской школы».
1930е годы ликвидировали творческие группировки в порыве создания единого «социалистического реализма». Нашим художникам, как раз вступавшим в пору творческой зрелости, надо было зарабатывать на жизнь, приспосабливаясь к новым требованиям эпохи и стараясь при этом не растерять свою индивидуальность. Кондратьев и Глебова, остававшаяся верной ученицей Филонова, работали «в стол» и иллюстрировали книги, Пакулин писал полотна на востребованную и вдохновляющую индустриальную тему, оформлял павильоны на ВДНХ и Всемирной выставке в Париже.
А потом начались война и блокада. Мужчины были мобилизованы, но привлечены к работе «по специальности». Кондратьев даже стал начальником маскировочной службы авиации Балтийского флота. Любопытно, что у истоков создания военного камуфляжа и маскировки в пору Первой мировой войны стояли именно художники-авангардисты – мастера преображения реальности. Занятый ответственной работой, недоедавший, как и все ленинградцы, он, тем не менее, находил время для рисования. Впрочем, большинство его работ этого периода представляют наброски, целые циклы карандашных набросков. Это своего рода «творческая кухня» художника, стремящегося выявить эстетику самолета, стоящего на аэродроме, показать выразительность сочетания контуров моста и военного судна рядом с ним. Есть среди его работ и изображения того, что обычно назвали бы «бытовыми сценками», «жизнью города». Только это блокадная жизнь, и на пустынных улицах стоят часовые, а прохожие часто везут санки то с обессилевшими людьми, то уже просто с гробом.
Пакулин вначале тоже занимался маскировкой военных объектов, затем писал картины о подвигах («Взятие немецкого танка», «Ночной таран летчика Севастьянова»), но к зиме – самой трагической зиме 1941/1942 – перешел на… городской пейзаж. Если у Кондратьева в большинстве работ есть какаято сюжетная завязка, то Пакулин пишет именно город, почти безлюдный и прекрасный. Очевидцы вспоминали, что той зимой Ленинград был особенно красив: искрящийся инеем, сверкающий белизной неубранного снега. И посреди этого города – то на Невском, то на Литейном, то у Адмиралтейства – появлялась фигура художника, часами писавшего пейзажи, не обращая внимание ни на вой сирены, ни на близкие разрывы. Милиция не раз обращалась в Союз художников, чтобы там призвали художника к порядку. Зато прохожие, видевшие его за работой, благодарили: город продолжал жить.
«Пейзажная летопись» Пакулина продолжалась до конца войны. Суровую зиму сменяла искрящаяся красками и надеждой на спасение весна, а завершившая серию работа «Невский проспект в праздник 9 июля 1945 г.» полна ликующего народа и ликования в самом своем художественном строе.
Татьяна Глебова в ту самую первую блокадную зиму похоронила своего учителя П.Филонова, затем своего отца, весной 1942го умерла эвакуированная в Данилов ее мать. В отличие от коллег-мужчин, художница не только писала небольшие работы, но и смогла обобщить их в монументальном полотне, созданном еще в эвакуации в АлмаАту летом 1942 года. Картина, названная «Ужасы блокады для мирного населения», основана на принципах, которые художница разрабатывала еще в 1930х гг. На холсте изображены своеобразные арки«норы». Некоторые из них открываются на улицы города, но большинство представляют бомбоубежища, в которых прячутся люди. Над самым большим бомбоубежищем, расположенным в центре, пылает разрушенный дом. Маленькие фигурки пожарных тушат руины, где еще угадываются остатки уютных комнат. Слева – сцена взрыва с падающими фигурками людей – то, что случилось с разрушенным домом несколько минут назад. Есть здесь и пейзажи с ночным патрулем, укрытым от бомбежек дощатым коробом памятника и многое другое. Манера художницы по-детски непосредственна и выразительна. Не случайно это полотно оказалось в Государственном музее истории Петербурга.
Кондратьев попытался обобщить свои впечатления через несколько лет после войны, написав несколько пейзажей с разрушенными зданиями, чем-то перекликающихся с работой Глебовой. Впрочем, дальше дело не пошло. Скорее всего, подобная живопись в 1950 году была уже совсем не в чести.
Послевоенную страну снова выстраивали в стройные одинаковые ряды, и культура пережившего блокаду города оказалась под огнем нападок. Настоящей травле подвергли писателей Зощенко и Ахматову, жестоко критиковали музыку Шостаковича. «Под раздачу» попал и Вячеслав Пакулин, оказавшийся «ярким примером формализма в живописи». В 1949м ему довелось перенести глубокое потрясение: часть работ художника по приказу свыше была уничтожена. Повидимому, это оказалось для мастера страшнее ужасов блокады: в 1951м пятидесятилетний Пакулин умер. Кондратьев и Глебова, дожившие до 1980х, свои творческие искания направили в область подполья, позднее названного андерграундом. После кончины Кондратьева большая часть его военных работ оказалась на родине художника в Рыбинском музее.
Сергей ОВСЯННИКОВ
