Среди имён русских художников, чьи работы украшают картинную галерею Рыбинского музея-заповедника, совсем немного мастеров XVIII века. «Просвещённое столетие» полно многочисленными загадками. В то время не очень следили за соблюдением авторского права (копирование без всяких отчислений автору было вообще в порядке вещей), и даже ведущие мастера довольно редко утруждали себя тем, что ставили подписи. В музейной коллекции подчас встречаются забавные ситуации. Например, крепостной художник Иван Шляхтенков или последователь Левицкого Ермолай Камеженков – художники интересные, но явно не гениальные — свои творения подписали, а крупнейшие мастера эпохи – нет! Но, может быть, всё правильно? На то эти мастера и крупнейшие – чудесные, замечательные, самобытные, чтобы исследователи и ценители прекрасного «рыли землю», выявляя и доказывая их эту самую замечательность и самобытность.
Едва ли не самый загадочный из великих – Федор Степанович Рокотов (1735-1808). Сын крепостного князя П.Репнина, он сразу же получил вольную и пользовался покровительством своего барина (а может, отца?). Едва закончив Академию художеств, он писал с натуры портреты Екатерины II и членов ее семьи (опять же загадка – властители к себе случайных молодых художников так просто не допускали).
Однако придворным живописцем Рокотов не стал. Уехал из чиновного Петербурга в куда более демократическую Москву и именно тогда стал знаменит. Его талант пользовался огромным спросом, и художник несколько лет работал не просто активно, а поточным методом. Пока на одних работах просыхает первый слой краски (технологию нарушать нельзя!), Рокотов начинает новые и заканчивает уже просохшие. И с этого конвейера сходят шедевры «рокотовского стиля». Художник мечтает о «душевном изяществе» человека. Он создаёт своеобразный «портрет-тип», лишенный официальности и раскрывающий лучшие душевные качества, которые мастер стремился найти в своих моделях.
Одной из них стала и героиня нашего портрета — княжна Екатерина Алексеевна Волконская (1754-1829), вскоре после написания портрета ставшая женой Алексея Ивановича Мусина-Пушкина – будущего государственного деятеля и ученого, которому русская культура обязана открытием «Слова о полку Игореве».
Эта работа характерна для творчества Рокотова. Погрудное изображение молодой женщины будто возникает из зеленовато-коричневого полумрака, в котором растворяется и фон, и даже высокая прическа модели. Фигура слегка развернута влево, но голова обращена в противоположную сторону, туда, куда скошены и не обращают никакого внимания на зрителя ее темные глаза. Зеленый корсаж открытого платья, его белые рукава, украшенные золотистыми бантами, такой же золотистый плащ, ниспадающий с правого плеча и скрепленный на груди драгоценной пряжкой, написаны легкими, будто непринужденными, но на самом деле абсолютно точными мазками.
Чуть странной может показаться живопись лица: резкие переходы из света в тень, живой, но слишком заметный для XVIII века мазок. Это потому что завершающий слой живописи был утрачен еще в XIX веке. Кстати, такое часто случалось с работами Рокотова, который, стремясь к особой тонкости лессировок, смешивал краску с лаком. Это придавало живописи особую глубину, однако делало ее очень уязвимой. Зато теперь видна манера «волшебного» рокотовского письма. Светлые участки лица мастер строит короткими широкими мазками, насыщенными белилами. Веки глаз, нос, губы строятся мазками длинными, идущими по форме. И, наконец, переходы светотени обозначены длинными, без отрыва кисти, зигзагоообразными мазками, создающими впечатления живого трепета.
И всё это складывается в знаменитую «полуулыбку-полуплач» и полный «пугающего всеведения» взгляд, за которыми угадывается богатая душевная жизнь.
…Сложнее было разглядеть в потемневшей и грубо обновленной в XIX веке картине рокотовский шедевр. Это не смогли сделать агенты Государственного музейного фонда, обследовавшие мологскую усадьбу Мусиных-Пушкиных раньше, чем до неё добрались в 1920 сотрудники Рыбинского музея. И потом десятилетиями полотно находилось в музейных фондах, пока в 1970-х годах на него не обратила внимание музейный реставратор Елена Грамагина. Ответственная реставрация, впрочем, была проведена в Москве, а догадки Елены Владимировны были подтверждены одним из известнейших экспертов страны Иолантой Ломизе. И вот уже три десятилетия посетители музея видят одну из загадок XVIII века – полотно великого Рокотова.
