Я не знаю, имел ли в виду какую-то конкретную личность советский кинорежиссер Григорий Александров, перекраивая на свой манер сценарий Ильфа, Петрова, Катаева, когда в 1936 году задумал фильм «Цирк». Фильм, рассказывающий о маленьком афроамериканце, обретшем свое счастье в Советской России вместе со своей белокожей мамой. Но лично у меня создалось такое ощущение, что авторам фильма привиделся образ мятежного американца середины XIX века. А потом уже были и Пол Робсон, и Дин Рид…
{image0} «Ай да Айра! Ай да мавр!». Примерно такими возгласами в конце 50-х — 60-х годах XIX столетия встречала продвинутая русская театральная публика знаменитого афроамериканского актера Айру Олдриджа.
Это не были гастроли, организованные в соответствии с тогдашними международными нормами культурных связей. Это было бегство афроамериканца из расистской Америки в страну, где еще не отменили крепостничество.
Американский театральный актер-трагик Айра Фредерик Олдридж родился в Нью-Йорке 24 июля 1807 года. Работал в небольшом театре «Африканская труппа». Играл знаковые роли – Ромео и Гамлета. После разгрома театра местными расистами эмигрировал в Англию, учился… В небольшом лондонском театре «Роялти» играл шекспировских персонажей, прежде всего – роль Отелло. И снова, преследуемый расистами, вынужден был покинуть и Англию. В 50-х годах XIX столетия гастролировал по континентальной Европе: Германия, Венгрия, Сербия, и наконец, с 1858 года – Россия. Неплохо владел немецким, а позже – русским языками. Дружил с Львом Толстым, Михаилом Щепкиным и Тарасом Шевченко. Айра Фредерик Олдридж прожил в России почти десять лет. Объездил с гастролями многие города Поволжья, побывал и в Рыбинске.
Его коронной ролью был, конечно же, «мавр венецианский». Однако зрители шли на Айру вовсе не потому, что он был «непохожий – парень чернокожий». Зрители оценили то, что он представлял совершенно иную театральную школу, иную культуру. Ему платили небывалые гонорары во всех театрах России, в том числе и в Рыбинске. Встречать знаменитость высыпал весь город. Не нужно было никаких афиш – зал ломился от купцов и помещиков, понаехавших со всех уголков Рыбинского уезда.
Экзотическая внешность гастролера будила воображение. По городу ходили слухи, что заморская знаменитость любит запивать коньяком сырое мясо. А на сцене играет до того страстно и самозабвенно, что в «Отелло» задушил уже с десяток Дездемон. Напуганная слухами, Л.П.Никулина-Косицкая на репетиции спектакля «Отелло», где она играла Дездемону, а Олдридж – Отелло, никак не могла совладать с нервами. Кто-то из присутствовавших объяснил чернокожему актеру причину испуга известной актрисы. Олдридж успокоил: «Я сыграл Отелло более трехсот раз. За это время задушил всего трех актрис. И зарезал, кажется, всего одну. Согласитесь, что процент небольшой».
В жизни это был мягкий и добродушный человек. Но на сцене проявлял весьма жесткую требовательность к партнерам. Владея выразительной мимикой и жестикуляцией, он легко обходился без знания языка страны, в которой гастролировал. Как вспоминал актер Давыдов, «играл артист трагедию Шекспира с некоторыми изменениями, им самим в пьесу внесенными. Он впивался слухом в тихий предсмертный лепет Дездемоны, с величайшим страданием смотрел на восковое лицо, и потом, дав чувству раскаяния бурный простор, кидался к носилкам, на которых уже возлежала мертвая Дездемона, и, плача навзрыд, в каком-то забытьи схватывал ее в свои объятья и нежно, на одной ноте, несколько раз повторял имя несчастной. Как виолончель, звучал голос артиста и рисовал такую яркую картину глубокого раскаяния, что не было в театре зрителя, который бы не плакал и не жалел Отелло, как заблудившегося в своих чувствах ребенка».
Но «русские Дездемоны» продолжали бояться американского Отелло. Всякий раз, когда в последней сцене Айра, придя в бешенство, воздымал над Дездемоной свои огромные лапищи, та теряла остатки самообладания и способность хоть что-то и как-то играть… И тогда среди грохочущих и ревущих звуков его голоса вдруг звучали тихие и успокаивающие нотки, обращенные к актрисе: «Не бойся, дитя мое!». {image1}
Еще одна Дездемона в самый напряженный и драматический момент принялась как ни в чем не бывало разглаживать помятое платье. Это была фальшивая нота. Олдридж тут же в два прыжка оказался рядом и намеренно грубо схватил актрису за руку. Ее лицо перекосила гримаса боли. Айра, улыбаясь, ласково сказал только ей предназначенное и недоступное зрителю: «Очень хорошо! Очень спасибо!». И продолжил игру.
Для русской сцены актерское искусство Олдриджа было новаторским. Айра мог играть, повернувшись к зрителям спиной или встав в профиль к публике, что было небывалым делом для русского актера. Часто произносил роль вполголоса, а то и шепотом, на одном дыхании. Монологи играл, используя всю богатейшую интонационную палитру своего голоса, а не выкрикивал в зал. Использовал при движении всю сцену, а не только авансцену, чем ставил в тупик русских актеров. Но он терпеливо подсказывал коллегам, что и как нужно делать. И радовался, как ребенок, когда все получалось. Хлопал себя по бедрам и восклицал: «Очень хорошо! Очень спасибо!».
Когда Олдридж покидал Рыбинск, городская общественность поднесла актеру в русской традиции хлеб-соль на серебряном блюде с серебряной солонкой, на полотенце, вышитом русскими узорами. Айра взял хлеб в руки, прижал его к сердцу и покрыл поцелуями. А на память о себе актер щедро раздал литографированные и фотографированные свои портреты. Таким он и остался в памяти рыбинской театральной публики.
